А сквозь эту картинку она видит потрясённого Шторма, который торжествующе и недоверчиво смотрит на неё сверху: «Я вижу тебя, настоящую! Ты приняла меня! Ты приняла меня со всем моим миром!» И снова наклоняется к ней, к её губам, и снова она ощущает на себе желанную тяжесть его напряжённого тела.
И снова болезненно радостный всхлип, который невозможно удержать, но вместе с ним перед глазами всё вспыхивает — и… Она такая маленькая, но уже в строгом камзоле, подпрыгивает между двумя старшими сёстрами, стараясь поспевать за ними, смеющимися над ним, над его неуклюжестью ребёнка.
И, когда она возвращается из той реальности, она чувствует, как Шторм, лёжа на ней, судорожно дышит ей в ухо. Она с трудом поднимает слабую от чудной усталости и томления руку, гладит его по волосам, а с её губ срывается странное слово — длинное, затейливое имя, которое трудно повторить наяву и которое сейчас сопровождается повелительным «мой»! И Шторм вздрагивает на ней, снова поднимается заглянуть в её глаза. И лицо его снова выглядит настолько потрясённым, что Марина смеётся и легкомысленно говорит:
— А давай спать, мой Шторм?
— … Повтори, что ты сказала до этого! — ошеломлённо велел он.
— То, что сказали твои старшие сёстры! — засмеялась она, хотя на смех потребовались силы для неё, сейчас расслабленной.
— О моих старших сёстрах ты не знала! — Он откатился в сторону и тут же сильно подвинул её к себе, словно боясь, что она немедленно вскочит и сбежит. — Откуда ты…
— Я думала — так и надо… — с недоумением сказала она, тоже привставая на локте и глядя на него в упор. — Когда ты говорил о поцелуе вечности…
И он оказался так соблазнительно близко, что Марина не выдержала и потёрлась носом о его нос. А ведун совсем чуть-чуть повернул голову и впился в её губы, но поцелуй был короток, так что Марина жалобно застонала, недовольная. Она-то настроилась на долгое и вкусное, а он оказался любопытен не меньше какой-нибудь обыкновенной девчонки. А потом вздохнула.
— Шторм, милый, я спать хочу. Я устала, голодная и всего боюсь, а ты меня всё о чём-то хочешь порасспрашивать.
Он неожиданно поднялся и быстро взял её на руки.
— Между прочим, я тоже не прочь поесть. С этими событиями…
И он быстро пошёл к двери, которую легко открыл, подцепив её ногой.
— Шторм, ты с ума сошёл! — от ужаса пискнула Марина. — Там Буклих! А мы совсем-совсем раздетые…
— Буклих ушёл через час, после того как мы оказались в твоей комнате, — заверил ведун и внёс её в ванную комнату. — Наполни пока ванну, а я принесу поесть.
… Но что бы там ни говорил Шторм, Марина засыпала: пока вставала вместе с ним под душ — в ванну наотрез отказалась, заверив, что немедленно уснёт (а он и согласился бы увидеть это потрясающее зрелище — она, спящая в ванне, но с ним); пока ела; пока отвечала на вопросы, с трудом тараща глаза, чтобы не уснуть. И ведун смирился, хотя глядел на неё с улыбкой, любопытство которой сам отлично чувствовал; хотя так явно хотел поговорить о том мире, который теперь оказался и его личным. Но делать было нечего. Марина вроде и хотела отвечать на его вопросы, но её глаза и правда то и дело непроизвольно закрывались. Вспомнив, сколько ей всего пришлось за сегодняшний день пережить, и поняв, как она сейчас расслабилась, чувствуя его защиту, Шторм смирился и снова взял обиженно занывшую в полусне девушку на руки, чтобы отнести её в самую маленькую, но полюбившуюся ей комнату. Сюда же он добавил ещё немного постельного белья — не на кровати же спят, холодновато на полу. После чего закрыл дверь и нырнул под одеяло, в тепло, к своей юной женщине, которая неизвестно по каким причинам тоже сумела отразить его мир и принять его как свой.
… Марина просыпалась с трудом. Снились высокие и прекрасные здания главного города Веды, и она гуляла по ним, блуждала среди домов, спрашивала встречных, как дойти до той или иной улицы… И в ушах постоянно звучала песня, которая состояла всего из двух слов — «поцелуй вечности». Во сне она дошла до родительского дома Рассветного Шторма. Постояла перед ним, качая головой от восхищения: любопытно, это только семья её мужчины любит такие громадные хоромы или привычка ведунов к просторам повсеместна?
И проснулась.
Утро ещё только занималось — судя по яркому свету, но отсутствию солнца на той стене, где обычно первыми появлялись его лучи.
Шторма рядом нет, но это не страшно: его камзол всё ещё валяется у входной двери. Марина улыбнулась. Вернётся? Или ждёт её в общей комнате апартаментов, готовя, например, завтрак?