Он довольно часто делал подобное, прилетая в это место и наблюдая за душами. С этого ракурса они казались птенцами в гнезде. С постоянно открытыми клювами, галдящие и махающие отростками крыльев, они с воплями требовали очередного дождевого червя.
Однажды он даже швырял им куски мяса, но они пролетали сквозь дымчатые тела насквозь и утопали где-то там, в непроглядной бесконечности. В общем-то души даже не замечали: ни Айзека, ни его щедрых подарков. Они были поглощены своими занятиями.
Орущие, вопящие силуэты толкались, дрались, выдавливали друг другу глаза, кусались и обхватив голову руками, выли, выпучив пустые глазницы в бездну каких-то своих, персональных кошмаров.
«Что делает человека, человеком?», — часто думал Айзек, глядя на них.
«Что делает демона, демоном?», — задавал он себе тот же вопрос, глядя в отражение зеркала.
Совершенно не имело значения, кто «варится» в котле, а кто этот котёл подогревает. И те и другие всё равно были в Аду. И ни те, ни другие, вырваться из него не могли.
И грешники, и их мучители, были рабами адского пламени. Просто в отличие от первых, у вторых была иллюзия свободы, только и всего. И глубоко внутри, каждый из них прекрасно понимал, что это всего лишь иллюзия. Но некоторые просто не хотели признаться в этом самим себе.
«Что делает свободного, свободным? По-настоящему».
* * *
— Ты слишком привязался к своим полётам, — сказал владелец кофейной лавки, которую Айзек изредка посещал.
Ему нравились запахи кофе и пряностей, витающие в уютном помещении. Лавка располагалась на крыше довольно высокого здания, поэтому из огромного окна можно было видеть только пустыню. Плотные двери отлично отсекали городские звуки, поэтому можно было насладиться прекрасным видом, и легко представить, будто кроме этой красной пустыни ничего больше и не было вокруг.
— Это одна из немногих вещей, что искренне доставляет мне удовольствие, — ответил Айзек, медленно вдыхая аромат чёрного напитка. — Кстати, можно ли называть полёт «вещью»?
— Понятия не имею, — пожал плечами пожилой демон, — я не лингвист. Впрочем, «вещь» — это подходящее слово. Иногда мы настолько привязываемся к вещам, что тратим на них частички своей свободы.
— Частички свободы, — хмыкнув, задумчиво повторил Айзек.
Хлопья пепла редкими облачками кружили снаружи, и некоторые из них налипали на стекло, пытаясь подслушать разговор внутри.
— Но ведь твоя лавка как раз и является такой вещью, — приподнял бровь Айзек, осторожно пригубив горячую жидкость. — Полёты хотя бы не привязывают меня к одному месту.
— Вот именно, — улыбнулся старик. — Поэтому я могу говорить об этой опасности так уверенно. Ведь кому, как не мне, так хорошо быть осведомлённым о вещах, которые связывают свободу, а?
Он взглянул на панораму и добавил:
— Тем более, когда у этих вещей такой прекрасный вид.
Айзек вздохнул. Он прекрасно понимал и сам, что имел в виду стареющий демон. Ведь если уж честно признать, то ему нравились не полёты, как таковые, а то ощущение, которое они дарили. Ощущение, что он куда-то движется. Что он в пути.
— Хочешь сказать, что я пытаюсь убежать от самого себя, затеряться среди облаков? — произнёс Айзек, не отрывая глаз от горизонта.
— Может быть наоборот, — вновь пожал плечами демон. — Пытаешься найти там что-то.
— Например? — меланхолично спросил Айзек.
— Например, то, что и так внутри тебя, — ответил старик. — С самого начала.
Следующие минуты они провели в тишине, каждый занимаясь своими мыслями и делами. Прикончив наконец чашечку кофе, Айзек ещё некоторое время сидел у окна, а затем попрощался с гостеприимным хозяином заведения, и направился к выходу.
— Залетай почаще, — произнёс на прощание старик.
— Спасибо, не хочу привязываться, — обронил Айзек, не оборачиваясь.
Демон лишь хмыкнул, и с улыбкой продолжил натирать керамическую кружку, насвистывая какую-то древнюю мелодию.
* * *
— Эй! Что мешает вам вылезти оттуда? — орал Айзек, зависнув в воздухе над игнорирующими его душами грешников.
Он вновь вернулся сюда, как и множество раз до этого.
Вроде бы ещё недавно Айзек был спокоен и умиротворён, убаюканный пейзажем из окна, но вот его вновь накрыло волной отвращения ко всему этому чёртовому миру. Его просто выворачивало от осознания того, что он является частью всего этого идиотизма и абсурда. Всего этого театра лицемерия и возни в кровавой каше, ради продления ещё одного бессмысленного дня в Аду.