В любом случае, они могли только предполагать Его истинные цели, и смириться со своей участью. Очень уж Он любил смирение.
Немезида двигалась с попутным ветром, выдавая своё присутствие лишь едва заметными завихрениями пыли и пепла. Внимательный наблюдатель наверняка обратил бы внимание на такое странное поведение частичек материи в пространстве, кружащих вдоль суетливых, городских улиц. Но горожане всегда были слишком заняты самими собой, чтобы обращать внимание на такие тонкости.
Немезида всматривалась в лица демонов, ища в них малейшие искорки искренности. Разглядывала глаза суккубов, пытаясь уловить там хоть намёк на что-то большее, чем обычная похоть. В этом мире, сотканном из боли и наслаждений, она пыталась найти частички чего-то прекрасного. Буквально по крупицам собирая нужные песчинки из бесконечного, песчаного пляжа, на краю бездонного океана грёз.
Она пыталась наполнить себя этим прекрасным.
В Раю было множество красивых вещей, множество приятных, и для тела, и для души. Но, видимо, само по себе это место обесценивало для неё все эти прелести. Как если бы жемчуг валялся посреди океана такого же жемчуга. Какая в нём ценность? Никакой. Но вот редкие жемчужинки, которые нужно буквально выколупывать со дна, вот это совершенно другое дело. Ценность этих редких жемчужинок совершенно иная.
И самое смешное, и в то же время грустное, что ценность этого жемчуга лишь в том, что он достался с большим трудом, вот и всё
Вот и для Немезиды были ценны эти песчинки доброты, собранные в месте, в котором доброта была чем-то противоестественным и чужеродным. Это доставляло ей удовольствие, пробуждало охотничий азарт.
Не найдя в этот раз ничего заслуживающего внимания на улицах, она вновь взмыла вверх и оказалась посреди кофейни, расположенной на крыше здания. Как всегда панорама из окон была великолепна, наполняя открытое помещение тёплыми, оранжево-красными оттенками, смешивающимися с запахами пряностей и кофе. В такие моменты Немезиде становилось особенно жаль, что она не способна была ощущать запахов.
Пожилой демон, хозяин кофейни, увлечённо рассказывал двум суккубам о влиянии сладкого на другие вкусовые ощущения.
— Вот, попробуй кусочек, — протянул он блюдце со сладостями суккубу. — А теперь попробуй своё кофе.
Да, он прекрасно знал, как правильно произносить упоминание этого напитка. Но он считал, что вправе сам устанавливать свои правила, поэтому упорно продолжал говорить «оно», вместо «он», при обращении к кофе. Так ему больше нравилось, а правильно это было, с точки зрения грамматики, или нет, ему было совершенно всё равно.
Выждав несколько секунд, он спросил, довольно улыбаясь от удивлённого выражения на лице блудницы:
— Вкус совершенно неожиданный, при смешивании, а?
Демон хмыкнул, и протянул ей другое блюдце:
— А теперь попробуй вот эти.
Уже осторожнее и не так охотно суккуб протянула руку, но отбросив сомнения, всё же попробовала угощение. В следующий момент на её лице вновь появилось удивлённое выражение, но уже вперемешку с каким-то другим чувством. Она буквально закатила глаза от удовольствия и приоткрыла губы.
— Воооот, — удовлетворённо протянул демон. — Теперь понимаешь? Важны не сами по себе ингредиенты, а пропорции и сочетания этих самых ингредиентов между собой.
— Это… Просто… Божественно, — наконец выдохнула суккуб.
— Но, но, поаккуратней с выражениями, — рассмеялся демон.
Пепел коснулся блюдца со сладостями, будто пытаясь отведать незнакомое лакомство. Но в силу своей физиологии, это ему было недоступно. Тогда, незаметным завихрением, он устремился дальше, заглядывая в окна ближайших домов. Как и прежде, в этих окнах ему открывались разные сюжеты, разные судьбы, разные сердца. Впрочем, какими бы различными не были эти сердца, всех их объединяла общая, тягучая чернота. Пульсирующая, обволакивающая и притягивающая внутрь себя. Словно тёмное озеро без дна, в воды которого не проникал даже солнечный свет.
Иногда Немезида улавливала чьё-то присутствие. Это было необъяснимое ощущение, словно кто-то, или что-то, касалось её разума. Обычно это происходило поблизости у этих жутковатых алтарей, которые использовались жителями города для своих ритуалов.
«Оплата», — называли они это действие, засовывая ладонь в пасть скульптуры.
Немезида часто задумывалась, понимали ли они сами, что вообще происходило во время этого ритуала. Вряд ли. Она и сама не понимала. Но эту мерзкую, высасывающую и выворачивающую душу наизнанку, энергию, она тоже отчётливо ощущала. И природа этой странной энергии была непонятна ей. Но была в этом ещё одна странность. Каждый раз Немезида ощущала в этой энергии что-то, неуловимо, знакомое. Даже… родное, и от этого ей — бестелесному существу, становилось жутко.