— И всё же, — настаивал на своём Никто. — Зачем тебе «истинные» на самом деле?
— Они… часть общей цели. Как и Эйко. Каждый из вас… каждый из всех нас… играл свою роль. Я хочу изменить что-то в этом мире, понимаешь? Пусть это звучит нереалистично и глупо, но я хочу изменить сам Ад и его жителей. И глядя на тебя, глядя на суккуба, так привязавшуюся к тебе, глядя на «истинных» — таких жёстких, и вместе с тем, таких совершенно по-детски наивных. По-доброму наивных, с чистыми сердцами. Глядя на всё это я верю, что могу это сделать. Верю, что могу превратить это жуткое место во что-то прекрасное.
— Нарушив при этом Его замысел? — рассмеялся Никто. — Ведь это именно Он и создал это место, для своих целей. Где же ещё грешникам искупать свои грехи? Не в Раю же.
Немезида молчала, проигнорировав его сарказм. Она была огорчена тем, что Айзек всё же не понимает её. Не хочет понять. И кто знает, смог бы он и правда понять и принять её убеждения, если бы и в самом деле присутствовал при этой беседе.
— Признайся самой себе, Немезида, — произнёс Никто. — Ты пытаешься сейчас найти оправдание для себя. Я, Эйко, «истинные» — просто вынужденная, необходимая жертва, ради высшей цели. Разве нет?
— Нет, — вдруг взволнованно ответила Немезида.
— Да, — настаивал Никто. — Это именно она. И я ни в чём не обвиняю тебя, Немезида. И поверь, именно я, как никто другой, понимаю тебя сейчас. Ради того, во что ты искренне веришь, ты готова пожертвовать очень многим. Практически всем.
Голос не отвечал.
— Я думаю, что в конечном итоге Айзек понял бы тебя, Немезида. Понял бы, почему ты поступила именно так, а не иначе. Надеюсь, что и ты тоже… поймёшь меня.
Никто прикрыл глаза, и начал что-то неразборчиво шептать себе под нос. Какое-то время ничего не происходило, помещение оставалось всё тем же, сырым и тёмным, отражая от своих стен причудливые звуки, издаваемые изувеченными устами демона.
Вскоре его стальной рог будто ожил, звякнув в пустоте окружающего пространства. По белым прожилкам пробежала светящаяся дорожка, в конечном итоге образовав горящую белым огнём, ветвистую спираль, завивающуюся от начала и до самого кончика древнего сплава. Словно невидимая рука мастера нанесла рисунок сверкающей краской.
Арексис всё же успела поделиться с Никто подробностями того самого ритуала, связанного со сталью его искусственного рога.
Немезида поняла, что всё это время разговаривала вовсе не с Айзеком, но было уже поздно. Она поняла это, когда неведомая ей сила притягивала её к себе. Она словно умерла, словно растворилась, и в то же мгновение вновь появилась на свет.
Спустя такое огромное количество времени, она снова ощущала плоть. Пусть не такую, как раньше, и всё же, теперь она снова была самой настоящей частью материи. Правда она не способна была двигаться, а лишь наблюдать и чувствовать.
Это было жутко. А в следующий миг ей открылось нечто, ещё более жуткое. К ней наконец прикоснулось сознание, находящееся рядом всё это время. И это был вовсе не Айзек. И даже демоном «это» нельзя было назвать.
«Теперь ты видишь меня, Немезида. Теперь мы можем говорить по-настоящему искренне», — произнёс Никто, не открывая рта.
Душа, всегда открытая для исследования и познания, не помогла Немезиде в тот момент подавить в себе ужас от понимания того, с «кем» на самом деле она оказалась заперта.
* * *
— Это… и правда единственный вариант? — произнесла суккуб.
— Да, — кивнул Никто. — Не печальтесь. Вы ведь хотели покинуть это место, хотели покинуть Ад. И, как видите, убегать вовсе и не обязательно.
— Всё это звучит, будто какое-то безумие, — не унимались сёстры.
Никто потянулся к жаровне, и слегка перемешал её содержимое. По шатру вновь разлетелся цветочный аромат, исходящий от пряностей и трав, брошенных в угли.
— Потому что… это именно оно и есть, — наконец ответил он тихо и задумчиво, не отрывая взгляда от углей.
Глава 22: Жертва
Он всегда был искателем, бунтарём. И даже будучи однажды низвергнутым в самое пекло своим Отцом, он не стал особо горевать по этому поводу, а просто начал обустраиваться на новом месте.
Но этот новый мир всё же был его тюрьмой. Как бы не пытался он отвлечь себя, но где-то в глубинах сознания всё равно тлел уголёк, напоминающий ему о том, что он всего лишь марионетка.
Он всегда желал лишь свободы. Свободы выбора. Свободы гнева. Свободы любви.
Отец Мироздания обыграл его, «позволив» уйти, изгнав из Рая, но, как оказалось в итоге, привязав его к этому проклятому месту.