Выбрать главу

Извивающееся тело чудовища вдруг обхватили языки пламени, жадно лизавшие маслянисто черную кожу чудовища взвывшего от боли. Но почти сразу же бесчисленные присоски исторгли из себя мерзкую вонючую слизь, потоками полившуюся на землю. Яркое пламя зашипело и погасло. Почти сразу же ярко вспыхнул и потух костер Табити. Слегка обгоревшее, но по-прежнему полное сил и ярости, чудовище вновь устремилось вперед.

Ишпакай взволнованно посмотрел на Апирту, но та даже не изменилась в лице. Вновь выставив перед собой пылающий жезл она произнесла второе имя. Тут же из жезла словно стрелы ударили золотые лучи. Как гигантским бичом они хлестнули тело чудовища, заставив его вновь издать оглушительный вой. Тварь даже поддалась назад, шипя и клацая зубами от боли, но словно кто-то невидимый подтолкнул чудовище вперед. Превозмогая боль, оно поползло дальше, изо всех сил колотя по земле хвостом и разбрызгивая во все стороны жидкую грязь. И тут же погасло золотистое пламя. Жрица явственно ощутила могучую волю, которая подталкивала вперед жуткого Червя, почти наяву видя старого наследника ломарских магов, колдующего в мерзком святилище Пшидыохабля. И вновь она возблагодарила богов, что ей противостоит лишь выродившийся, выживший из ума потомок могучих колдунов древности, силы каждого из которых хватило чтобы уничтожить её одним взмахом руки.

Внезапно вокруг мерзкой твари появились всадники верхом на волках, каждый из которых сжимал в руках длинный меч. Лица их горели яростью битвы, с криками «Вайу» воины обрушили на тело чудовища свои клинки, каждый из которых наносил чудовищу глубокую незаживающую рану, обрубал когтистые лапы, протыкал жадные пасти. Огромные волки терзали Червя клыками, вырывая из него огромные куски мяса. Но монстр развернулся и нанес сокрушительный удар хвостом, превративший половину всадников в кровавую грязь. Почти сразу же распахнулась истекавшая слюной пасть, ухватившая сразу пятерых воинов. Оставшиеся волчьи всадники стали медленно таять, превращаясь в светящийся алый туман, вскоре рассеявшийся без следа. И тут же стало еще темнее, — погас костер Вайу.

С неба на тварь обрушились стаи птиц, — с ярким оперением, напоминающие одновременно ястребов и голубей. С хриплым клекотом они обрушились на тварь, колотя её тело острыми клювами, разрывая сильными клювами. Но тут же распахнулись многочисленные пасти по всему телу чудовища, втягивая в себя птиц богини любви и войны. И тут же погас последний из четырех костров.

Обожженное, истерзанное чудовище между тем с тупым упорством ползло вперед, приблизившись к магическому кругу почти вплотную. Вот из страшной пасти выпростался длинный язык обхвативший тело ближайшего энарея и тут же втянувший его в страшный зев. Раздался истошный крик, тут же прервавшийся, во все стороны брызнула кровь. Тварь довольно облизнулась и потянулась за следующим толстым жрецом, визжавшим как женщина и пытавшимся прикрыться руками. Остальные энареи в панике стали разбегаться по степи, но страшный Червь, огромным хвостом сшибал их с ног, затем быстро разворачивался и пожирал их. С каждым съеденным человеком, раны на коже чудовища затягивались, рассасывались волдыри и ожоги. Спустя какие-то мгновения, в круге остались только Ишпакай и Апирта. Монстр, покончив с энареями обернулся к ним. Безошибочное чутье подсказывало ему — убей этих двоих людишек, причинивших тебе такую боль, и все будет кончено! Убей жрицу и можно ползти дальше в степь, пожирать оставшихся в живых скифов, приводя их к страху и покорности. Вся степь вознесет хвалу Великим Древним и появится множество окровавленных алтарей, на которых принесут жертвы величайшему из богов — Черному Тсатхоггуа.

Чудовище подползало все ближе, вот уже оно нависало над двумя скифами, преодолев границу колдовского круга. Ишпакай выхватил меч, готовясь принять последний в его жизни отчаянный бой. Он бросил беглый взгляд на жрицу, которая сидела с отсутствующим видом на корточках, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, произнося при этом какие-то невнятные звуки. Скифский вождь досадливо покачал головой — видимо, от всех пережитых волнений женщина просто сошла с ума. Ишпакай не видел, что символы, начерченные по углам треугольника, продолжали светиться. Правда, свечение трезубца было все менее ярким, оно колебалось, словно затухая. Зато молния, — символ Папая наливалось все более ярким цветом, который из серебристого постепенно становился кроваво-красным.