— Калавайм, ты много говоришь, — устало сказал Алиор. — Может во всей этой чародейской мути и впрямь есть что-то стоящее, но я больше доверяю своему разуму и своему мечу, — он хлопнул по рукояти клинка. — В них мне еще не разу не приходилось сомневаться, а о твоей магии я до сих пор слышал только страшные сказки. Когда ты сможешь доказать, что все твои умения не шарлатанство, я, возможно, выслушаю тебя более внимательно. Но сейчас прекратим этот разговор, — я устал и хочу спать.
— Как скажите, триремарх- шелестящим голосом произнес Калавайм, но Алиор уже развернулся и пошел к корме, где была оборудована его палатка. Джива последовал за ним, напоследок бросив еще один неприязненный взгляд на жреца. Тот спокойно смотрел им вслед, насмешливо улыбаясь. Его бесцветные глаза в темноте вдруг обрели какую-то потустороннюю яркость, превратившись в две светящиеся белые точки. Внутренне содрогнувшись, старый солдат поспешил за триремархом.
Хотя Алиор и разрешил отдыхать своим «солдатам», мало кто из ссыльных смог уснуть в эту ночь. Укусы комаров, москитов и прочего гнуса; оглушительное кваканье лягушек, промозглая сырость поднявшегося к утру густого тумана, — все это мало способствовало крепкому и спокойному сну. Те же кто сумел урвать у ночи несколько часов забвения, все время беспокойно ворочались и вскрикивали- их мучили кошмары. Эта болотистая, чуждая земля, казалось испускала какие-то недобрые флюиды, заставляя всех почти физически ощущать сгустившуюся в воздухе враждебность. Даже часовые, выбранные Алиором из самых стойких и проверенных ветеранов, невольно поеживались, наблюдая как, временами сквозь белую пелену тумана, проглядывает темный лес на берегу. Огромные кряжистые дубы выглядели особо зловеще, напоминая гигантских троллей.
Но даже воины, напряженно вглядывающееся в ночную мглу и прислушивающиеся к каждому шороху, не видели и не слышали того, что представало взору и слуху бледнолицего жреца. Калавайм неподвижно стоял у носа триремы, и его бесцветные глаза были устремлены в какую-то только ему ведомую точку в черном лесу. Только он видел в лесной чаще далекие отблески костров и только до его ушей доносились звуки воинских гимнов.
Когда, наконец, утренний туман рассеялся и взошло солнце, Алиор решил произвести высадку на берег. Нужно было присмотреть место для форта, выбрать подходящие деревья, из которых можно было бы вырубить бревна, да и вообще ознакомиться с местом, которое со вчерашнего дня должно стать их родиной… или могилой. Перекусив несколькими сухарями и куском соленой рыбы, запив все это глотком кислого кваса с Давриты, каторжники стали спускать на воду небольшие легкие лодки. Всего их было на корабле шесть, — в одну сошел триремарх со своими солдатами, в остальных разместились по восемь-десять колонистов. В одну из лодок спустился и Калавайм, вместе с несколькими жрецами. На них смотрели косо, но возразить против их присутствия никто не посмел, опасаясь проклятия Черного Бога.
Все слишком хорошо знали, что на берегу враждебная страна, где за каждым кустом может подстерегать опасность. Поэтому ни один из ссыльных не был безоружным. Однако нормальное оружие и доспехи были только у солдат Алиора. При взгляде же на вооружение каторжников у триремарха начинало сводить скулы. Куртки с нашитыми на них тонкими медными пластинами и короткие бронзовые мечи, висящие на кожаных поясах, — вот и все, что соизволил выдать губернатор, отправляя колонистов во вражеские земли. Оставалось только молиться Маалоку, чтобы это разношерстное воинство не разбежалось при первом же появлении противника.
Тем не менее, Алиор отдал приказ править к берегу. Лес подступал почти вплотную к воде, но триремарх приметил место, где в чащу песчаным кинжалом врезался обширный пляж, постепенно переходящий в зеленый луг. Вскоре первая шлюпка ткнулась острым носом в твердую землю. Экипаж лодки в полном составе выскочил за борт и оттащил свое суденышко подальше от воды. Вслед за ними причалили и остальные шлюпки. Один за другим на берег выходили каторжники. Многие из них держали в руках топоры, пилы и прочие инструменты.
Алиор тяжелым взглядом окинул всех, кто высадился с ним на этот берег и черты его лица в очередной раз искривились в брезгливой гримасе.