«Сюда, иди сюда», — ощущала она их зов. Мариэль слышала голос растений, как ей и обещала хатская знахарка. Она собирала аккуратно всё, что ей было нужно в платок, нежно срывая травы и прося у них прощения. Набрав для начала, пять видов растений, бросилась бегом назад, времени было мало, с каждой минутой жизнь покидала Вааса.
Она просидела возле него целую ночь, не смыкая глаз, промывая его раны крепким отваром. Ей удалось дать ему немного попить очень сильного зелья, которое было так необходимо, чтобы привести его в чувство. А когда Ваас подал признаки жизни, Мариэль поила его уже другим отваром из трав, шепча заклинания.
Ваас потерял много жидкости из-за ожогов, вода ему была просто необходима для поддержания жизни в этом искалеченном теле. Охиец был ужасно слаб, но он послушно пил всё, что она подносила к его губам. Мариэль понимала, что борьба за его жизнь будет долгой, а выздоровление очень длительным. Только под утро она смогла пойти к брату.
— Прости, меня Джонни. Я обещала, что помогу тебе раньше, но не смогла. Сейчас ты выпьешь это, и я промою твои раны.
— Мариэль, это страшная боль, я не могу пошевелиться. Чертов лорд! Ненавижу охийцев! — процедил он, сжимая зубы.
— Потерпи, всё заживёт, а шрамы говорят украшают мужчину. Неизведанное опасно, Джон, это первое, что ты должен был себе уяснить, когда рвался в эту параллель. Теперь у нас с тобой вот такая вот жизнь — полная приключений, как ты и мечтал.
Мариэль заботливо смыла с него засохшую кровь, обработала уже схватившиеся раны и напоила отваром.
— Фу, какая гадость! Клопами воняет, а на вкус как керосин! — застонал тот, сплевывая остатки жидкости.
— Не надо так, Джон. Зато это помогает. Если не нравится, значит, не так тебе уж и плохо. Вон Ваас пьет всё, что ни дашь, даже такое от которого у тебя б глаза из орбит выпали. И я очень надеюсь его вылечить, потому что я больше не собираюсь загибаться здесь рабыней и уж тем более умирать. Мы выберемся. Теперь не я тебя, а ты будешь слушаться меня, малыш Джон.
Она разрывалась между ними двумя. За ней только пристально наблюдали со стороны внимательные и настороженные охийцы. Особенно когда Мариэль выходила утром, выдаивала у коровы немного молока, шептала ей что-то на ухо и уколов ножом шею коровы, брала ещё и немного её крови. Мариэль так делала уже два дня, она смешивала теплое молоко и кровь, несла брату, а потом Ваасу. Раны молодого лорда перестали сочиться и покрывались коркой. Для того чтобы он окреп, она поила его таким молоком. Осторожно садясь на кровать, она аккуратно одной рукой приподнимала его голову, а другой поила его из чаши, стараясь ни капли не пролить.
Уже три дня с того момента как она стала его лечить, было отвоёвано у смерти.
— Вот так, Ваас, вот так, — она говорила с ним на охийском, — Ты молодец, такой сильный и мужественный. Если ты будешь мне помогать, мы станем на ноги и всем докажем, что мы герои.
— Ты кто? — прошептал он в первый раз за это время.
— Я? Даже не знаю, как тебе объяснить. Я … мы с … в общем, пока что тебе надо знать только, что я тебя лечу, и меня зовут Мариэль.
Она сильно боялась, чтобы у него не началось заражение и ещё за его глаза, они не реагировали на свет. Он ничего не видел. Глаза тоже были обожжены.
Только ночью, под звёздами, расцветала одна трава нужная сейчас для Вааса и росла она только в лесу хатов. Нужно было ехать на лошади. Но как? Она даже никогда в седле не сидела, первый опыт поперек не защитывался.
На самом деле девушка смертельно устала, не помнила, сколько дней она уже толком не ела и не спала, но желание бороться придавало ей сил проявлять нечеловеческую выдержку.
По вечерам в зале совета собиралась свита лорда и сам Ламарк. И Мариэль решилась. Она тихо вошла в шумный зал и тут же, словно по мановению всё стихло, обращаясь к ней десятками пар глаз.
— Мне нужно чтобы кто-то отвез меня ночью в лес хатов. Это для Вааса, — произнесла она слабым голосом и пошатнулась от накатившей слабости.
Сильные руки подхватили её сзади.
— Я отвезу тебя, если это надо для брата!
Она робко обернулась. Нил, младший брат Вааса, в ожидании стоял у неё за спиной.