Стоя вчетвером на улице, они провожали глазами его машину. Вот также однажды на ней уехал в больницу и их отец.
— Молчи сейчас, Мариэль! Без твоих пророческих комментариев и так тошно, — словно предупреждая её мысли, резко бросил Джон вдруг охрипшим голосом, развернулся и первым побрёл в опустевший дом.
— Я и молчу, — вздохнув, ответила Мариэль, уже стоя в одиночестве. Ей наоборот, совершенно не хотелось идти домой. Дом без родителей казался абсолютно осиротевшим, осунувшимся и таким одиноким.
— Рэд! Иди сюда, старичок, пошли, пройдемся, лентяй!
Золотой ламбрадор вразвалочку подошел к ней, виляя хвостом, как бы говоря всем своим видом: — «ну, что ж, давай попробуем».
Они не спеша брели по улочкам в сторону городского парка, за которым начинался национальный заповедник. Но это было далеко, Мариэль никогда не ходила туда пешком. Несколько раз отец возил их всех в заповедник и то только потому, что работал там. Она запомнила вековые деревья, девственную землю, скалы, краешек океана, птиц. Тогда они побродили там немного, всего лишь с краю, простым посетителям нельзя было находиться на территории заповедника и путешествовать вглубь без проводника, это было опасно — дикая природа. Поэтому чаще всего Бруксы выезжали на пикник в парк. Там тоже было много деревьев, клумб, утопающих в цветах, фонтанчиков, поле для гольфа, конный клуб, где можно было покататься на лошадях или пони. Единственное, что слегка раздражало Мариэль — это многолюдность парка. Ведь так же как и они, другие жители окрестностей тоже съезжались сюда на выходные, было очень шумно и тесно, особенно по праздникам.
Перед её глазами вдруг стали всплывать воспоминания, когда они были все вместе: на пляже, мама, отец, братья, она и Джейн; вот папа делает безнадежные попытки усадить Мариэль на лошадь, лошадь тоже была против визжащего существа; вот они первый раз взяли с собой ещё молодого Рэда, отец неосмотрительно взял его с собой играть в гольф, игра не получилась, он гонялся за щенком по всему полю в надежде отобрать мячик, а мама в это время так звонко смеялась.
«Даже страшно называть это прошлым. Почему прошлое? Жуткая несправедливость! Значит, время, когда мы были счастливы, ушло и никогда не возвратиться?»
Мариэль нашла скрытую от посторонних глаз скамейку среди цветущих кустов белой сирени. Они присели с Рэдом в холодке, пёс тут же уткнулся мордой ей в ноги и уснул.
«Как странно, я ведь та же, разве что немного подросла. Тот же парк, деревья, беседки, а того, что было не вернуть. Почему, хорошее пролетает так быстро и незаметно, а плохие дни тянутся в два раза дольше?»
Уже нет их отца, биолога, Николса Брукса, а его любимый заповедник был, есть и будет. И повзрослевшая Мариэль сидит в парке со старым псом, пытаясь разобраться в смысле и закономерности этой жизни.
«Как мне рассортировать все эти мысли? Как прожить этот первый неимоверно тяжелый и длинный день, наступившей черной полосы? Так непросто упрятать все свои страхи и казаться сильной. Несмотря на все эти разговоры об оптимизме, уж очень нелегко верить в лучшее когда гложут сомнения»
Мариэль наклонила ветку и вдохнула сладкий аромат сирени. Сегодня в парке было мало людей, в рабочее время только старики и мамаши с детьми прогуливались в этот час, но не в этой части парка, где спряталась девушка «Дикарка» — сказал бы отец.
Такой она и осталась. Вот почему дикая природа заповедника так манила её и была созвучна с ней. Свобода и тишина, где можно побыть в одиночестве, не переживая за манеры своего поведения, не здороваясь из приличия на право и налево с многочисленными знакомыми. Но отец не позволял приезжать к нему, когда он был на работе. «Это дикие звери, Мариэль, это не зоопарк. Ты можешь сделать неверный шаг, и они нападут! Здесь волки!» — то ли в шутку, то ли в серьёз говорил отец, но это был аргумент, чтобы охладить пыл Мариэль помогать ему там. Волков она боялась с детства, из бабушкиных сказок волки выступали прямо таки монстрами и всякие там медведи и тигры были лапочками по сравнению с ними. Этими воспоминаниями Мариэль пыталась развеять своё дурное настроение. Она не позволяла даже в мыслях себе думать, что может случиться дальше, рисуя в воображении стену между матерью и её болезнью.
Обед давно уже прошел, когда Мариэль, наконец, вернулась домой. Она бы пришла и раньше, если бы не Рэд, который каждые сто метров ложился и отдыхал в холодке, обиженно поглядывая на свою юную хозяйку. При этом нагло игнорируя её просьбы идти за ней.
— Ты пришла?! Быть того не может! Так рано?! Где вы прятались на этот раз, мадмуазель? — со злостью, растягивая каждое слово, прорычал Карл, — За это будешь целую неделю готовить на всех ужин и мыть посуду!