Однако мысль, что Тая могут убить, кажется Фреду абсурдной. Это уже из области телевизионной документалистики или фильма Уэса Крейвена. Под названием «Крик-4: Рыбак». Кстати, а не было ли такого фильма? Человек в непромокаемом рыбацком плаще шляется по округе и убивает детей гарпуном. Может, не таких маленьких детей, как Эми Сен-Пьер и Джонни Иркенхэм. Господи, мир разваливается прямо на глазах.
Фрагменты тела, подвешенные на цепях в курятнике, – эта картинка теперь будет преследовать его. Неужели такое может быть? Здесь, прямо здесь и сейчас, в стране Тома Сойера и Бекки Тэтчер?
Ладно, хватит об этом. Пора на пробежку.
«А может, сегодняшней газете стоит затеряться, – думает Фред, берет газету, складывает ее до формата книги в обложке (но часть заголовка остается на виду: «РЫБАК ПО-ПРЕЖНЕМУ Г…»). – Может, газета сама по себе… ну, в общем, каким-то образом сразу угодила в мусорный контейнер за домом».
Да, хорошая идея. Потому что Джуди последнее время стала какая-то странная, а статьи Уэнделла Грина о Рыбаке, от которых волосы встают дыбом, не способствуют восстановлению душевного равновесия («Бедра и торс со следами укусов, – думает Фред, направляясь к двери погруженного в утреннюю тишину дома, – и раз уж мы коснулись этой темы, официант, попросите их отрезать для меня сочный кусок ягодицы»). Она просто не может оторвать глаз от этих статей, она никак их не комментирует, но Фреду не нравятся ее бегающие глаза и другие вдруг появившиеся навязчивые привычки: например, она то и дело касается языком верхней губы… а еще, в последние два-три дня он видел, как она поглаживала языком желобок верхней губы, практически доставая до носа. Он бы не поверил, что такое возможно, если бы не наблюдал этот «подвиг» прошлым вечером, во время телевизионного информационного выпуска «Местное время». Она ложится спать все раньше и раньше и иногда говорит во сне… произносит какие-то странные, тягучие слова, вроде бы и не английские. Иногда, когда Фред обращается к ней, не реагирует, просто смотрит в никуда, широко раскрыв глаза, шевеля губами, крепко сцепив руки. Так крепко, что на них появляются царапины, хотя ногти она стрижет коротко.
Тай тоже заметил странности в поведении матери. В субботу, когда отец и сын сидели за ленчем, Джуди ушла наверх, теперь она частенько спала и днем, мальчик неожиданно спросил:
– Что-то не так с мамой?
– Тай, с мамой все…
– Не все! Томми Эрбтер говорит, что у нее поехала крыша.
Он едва не перегнулся через тарелки с томатным супом и сандвичем с сыром, чтобы ударить сына. Своего единственного ребенка! Милого, доброго Тая, который тревожился из-за матери. «Господи, помоги ему», – подумал Фред.
Выйдя за дверь, уже на бетонной дорожке, ведущей к улице, Фред ускоряет шаг, набирая полную грудь воздуха и тут же выдыхая его, вентилируя легкие. Обычно для него это лучшее время дня (не считая того, когда он и Джуди занимаются любовью, но теперь это случается крайне редко). Ему нравится представлять себе, что эта дорожка может вывести его куда угодно. Он стартует в Либертивилле, части Френч-Лэндинга, а финишировать может в Нью-Йорке… Сан-Франциско… Бомбее… на горных перевалах Непала. Каждый шаг за дверью собственного дома приглашает его в большой мир (может, во Вселенную), интуитивно Фред Маршалл чувствует, что так оно и есть. Он продает тракторы «Джон Дир» и культиваторы «Кейс», все так, но при этом он не лишен воображения. Когда он и Джуди учились в Висконсинском университете в Мэдисоне, первые свидания проходили в кафетерии, расположенном рядом с кампусом. Назывался кафетерий «Шоколадный контрабас», и бал там правили эспрессо, джаз и поэзия. Поэтому не будет сильным преувеличением утверждение, что они влюбились друг в друга под сердитые пьяные голоса, читающие стихи Аллена Гинсберга[16] или Гэри Снайдера[17] в микрофон дешевой, но очень уж громкой звуковой системы «Шоколадного контрабаса».
Еще один глубокий вдох, Фред переходит на бег. Вниз по Робин-Гуд-лейн к Мейд-Мариан-уэй, где машет рукой Деку Первису. Дек в халате и шлепанцах как раз поднимает с крыльца утреннюю дозу обреченности, прописанную Уэнделлом Грином. Потом Том сворачивает на Авалон, прибавляет скорость, показывая пятки ясному утру.
Но он не может обогнать свои тревоги.
16
Гинсберг, Аллен (1926–1997) – поэт, один из лидеров поколения битников 50‑х гг. и контркультуры 60‑х. Лауреат национальной книжной премии (1972).