Яранский проснулся в восемь часов вечера. В памяти всплыло произошедшее. Он направился в комнату дочери. Анжела лежала на кровати и задумчиво смотрела в потолок.
– Доча, ты как? – спросил он участливо.
– Хорошо, – Анжела продолжала смотреть в потолок.
– Давай поужинаем, я разогрею котлетки. Хочешь?
– Не хочу, – ответила девушка. Она встала и медленно проследовала в ванную.
Яранский чувствовал себя не в своей тарелке. Поскорее бы вернулась жена. Он так соскучился по ней, будто бы не видел год! Он всё-таки пошёл хлопотать на кухню. Анжела вышла минут через двадцать с мокрыми волосами, завёрнутая в полотенце. Странно, не в своё, а в материно полотенце. Ну ладно… Неважно.
– Папа, где мой халат? Или вещи какие-то?
Яранский удивился вопросу.
– Ой, ну я-то откуда ж знаю… – смутился он. – Глянь в шкафу у себя.
– Пап, извини, у меня, честно говоря, голова болит. Ты не против, я спать пойду?
– Дочка, а маму не хочешь дождаться? Поели бы вместе… – залопотал Яранский как будто оправдываясь. – Тебе завтра к какой паре? К первой?
Анжела помолчала, потом ответила:
– Да, к первой.
Не дожидаясь больше никаких возражений отца, Анжела просто ушла и закрылась в своей комнате. Примерно час там горел свет (наверное, готовилась к зачёту), потом всё стихло, и свет погас. Ещё через некоторое время Яранский услышал, как дверь немного приоткрылась. Он подкрался к дверной щелке, присмотрелся. Анжела мирно спала.
В полдевятого вечера вернулась, наконец, Лариса.
– Где ты была так долго? – строго спросил Яранский жену.
Лариса улыбнулась. Она всегда улыбалась по поводу и без. Такой уж был у неё жизнерадостный характер. Они с Яранским словно дополняли друг друга как две противоположности, как положительный и отрицательный полюса магнита: она – открытая, весёлая, улыбчивая, уверенная в себе, пышнотелая, как говорится, кровь с молоком. Он – угрюмый интроверт, замкнутый, немногословный, суетливый, но тем не менее, высокий и статный моложавый мужчина в самом расцвете сил. Так вот, Лариса улыбнулась и сказала своим обычным звонким голосом:
– Вадик, я не поняла, а что такого? Ну, задержалась чуток. По магазинам походила. Ну давай же, показывай путёвки! На какое число взял? Хоть бы позвонил.
– Могла бы сама позвонить. Что ты всё лыбишься без конца? – Яранский чувствовал раздражение, и сам не понимал почему. Ему всегда так нравилась манера жены обращать в шутку всё то, что ему казалось неприятным, плохим или важным. Он всегда раньше успокаивался от этого. Но сегодня его это взбесило. Наверное, сказался пережитый стресс. Лариса переменилась в лице. Она прищурилась, подошла вплотную к мужу и заглянула в глаза:
– Ты чего грубишь? Что-то случилось?
– Нет.
– Не ври, Яранский!
– Да не вру я, – он отвёл взгляд и попытался перевести тему, – ничего не случилось. Я разогрел ужин, чай заварил. Иди руки мой, сумку я разберу.
Лариса многозначительно посмотрела на мужа:
– Я сама разберу. Я у мамы поела перед уходом. Садись один. Так путёвки всё-таки где лежат?
– На комоде в нашей спальне.
Лариса пошла разглядывать путёвки, и мимоходом спросила уже из спальни:
– А где Анжела? Гуляет?
Яранский зашёл в комнату и ответил как можно более спокойно:
– Она спит. Тише вообще, ты чё-то раскричалась прям с порога.
Лариса напряглась, и уже на тон ниже удивлённо спросила:
– Как спит? Ещё девяти нет. Вчера она в это время только из кино пришла. А позавчера вообще в одиннадцать ночи явилась с дня рождения подружкиного.