Клецке, сосредоточенно сбивая пепел с сигары, смотрел, как Вольф выталкивает из будки машиниста и помощника.
Потом, не глядя на Вольфа, процедил:
— Зачем вы сняли их с локомотива? Пусть вы отвечаете за военную сторону операции, но за остальное отвечаю я.
Вольф бешено прошипел:
— Герр майор, этих свиней надо повесить, а на локомотив поставить немецкую бригаду.
Клецке обнажил зубы в ехидной усмешке.
— Немецкая бригада знакома с профилем пути? И потом: у нас нет свободных немецких бригад.
— У нас есть эти… Крынкин и Полищук.
— Они не машинисты, их функция начнется, когда прибудем на место. Вы что, хотите сорвать операцию?
Вольф досадливо фыркнул.
— Но доверять русским свиньям…
У Курбанова пылали чуть раскосые глаза.
— За что нам не верят?! За то, что мы сами к вам пришли, да? Алехин изобразил укоризненную улыбку, адресованную Клецке.
— Вот, господин офицер, нам плата за верную службу…
— Он удрученно покачал головой. — А мы топку на совесть почистили, парку под завязку нагнали, чтобы поездок с ветерком провести, не опоздать, упаси Господи…
Они с Курбановым переглянулись.
— Ну что ж, пан офицер, раз вы в нас больше не нуждаетесь… — Алехин стал опускать засученные рукава.
— Марш цурюк! Назад! — закричал Вольф, указывая на будку.
Клецке похлопал Алехина по плечу.
— О, они верные слуги райха. — И по-немецки бросил Вольфу: — Вы что же, совсем не надеетесь на себя и охрану? Надеюсь, вы будете бдительно присматривать за машинистом и помощником в пути?
Фонарь расплескивал слабый рыжий свет по темной будке. В полумраке зловеще горел кровавый глаз топки. В окошко влетали искры, носились по будке и, словно не найдя себе места, вылетали обратно. Из тьмы ночи выскакивали навстречу ели, сосны, бежали рядом с паровозом, а потом снова ныряли в дремучую чащобу. Пол покачивался, под ним размеренно стучали колеса, а тендер время от времени налетал сзади и бил сцеплением, лязгая по железному фартуку.
Вольф сидел на ящике у телефона. Крынкин и Полищук стояли с обеих сторон в дверях. Солдаты разместились на тендере у пулемета. Когда Алехин подбрасывал уголь в топку, пламя освещало его бугристое лицо и могучую фигуру настороженного Вольфа у телефона, широкомордого Крынкина с рыжими лохмами под козырьком фуражки. Полищук то и дело высовывался в дверь, и виднелась его спина, длинная рука да напряженный затылок. Смуглый Курбанов, который, застыл у реверса, немигающим взором вглядывался в летящую навстречу ночь, казался выкованным из червонного золота.
Вольф поманил пальцем Крынкина. Полицай подошел. Вопросительно-заискивающе глянул на гестаповца опухшими мутными глазами.
— Скоро? — зло спросил Вольф.
— Километров пятнадцать осталось…
— Это есть правда?
— Да гад я последний буду, — Крынкин постучал себя кулаком в жирную грудь. — Я тут, пан офицер, шоферил, так что не сумлевайтесь, все будет на мази…
Вольф ткнул пальцем в сторону Полищука.
— Он правда говорить?
— Так точно…
— Ви откуда зналь?
Полищук хитро сощурил глаза.
— Он шоферил здесь, а я когда-то вкалывал помощником машиниста, так что нам обоим эти места знакомые. — Полищук подмигнул. А вот как вы будете платить нам за это, не знаю… Кому больше, кому меньше?
Он подтолкнул Крынкина, тот оскалился.
— Да ну тебя к черту, жадюга…
Полищук расхохотался.
Вольф презрительно покосился на полицаев, ничего не ответив, снял трубку, доложил обстановку Клецке.
Курбанов крутнул реверс, оглянулся на офицера с полицаем, потер измазанные маслом широкие ладони.
Незаметно переглянулись с Полищуком. Подошел Алехин. Закурили. Потом Курбанов качнул инжектор. Взял с полки медный чайник, запрокинув, приложился к носику и передал Алехину, тот тоже напился. Поскреб в затылке, повел глазами, ища манометр. Давление поднималось — стрелка подпрыгивала вверх. Паровоз шел на подъем с натугой и, отфыркиваясь, как усталая лошадь, рвал стальной грудью упругий ночной ветер, пропахший сырым сосновым бором, горячим маслом, топочным газом.
При повороте был виден едва различимый в ночи длинный силуэт состава, несущего смерть…