Багровое пламя на миг затмило синеву неба над степью, озарило падающий телеграфный столб в путанице разорванных проводов. Дружно забили зенитки. Один подбитый «мессер», жарко пылая, распустив хвост дыма и рассыпая обломки, упал за семафором. Остальные, беспорядочно побросав бомбовый груз и не поразив цели, скрылись за горизонтом. Люди, оглохшие, онемевшие, постепенно приходили в себя. Вглядываясь в их сумрачные лица, Гоштов тщетно искал выражение загнанности, въедливого страха, навсегда пригибающего к земле. Нет, скорее в их глазах читалась сосредоточенная и страшная в своей силе ненависть к врагу. И от этого он почувствовал себя здесь особенно одиноким. Пробираясь к своей полке, Гоштов споткнулся о скрюченную фигуру у стенки вагона. Крынкин! Он-то о нем почти забыл. Тот сидел на полу бледный, с жалкой улыбочкой на грязном лице.
Первое, о чем Крынкин подумал, очнувшись от ужаса, было: «На кой черт я эвакуируюсь? Чего не видал в тылу? В момент же забреют, дадут винтовку и пошлют на фронт… А там вот такое каждый день будет… Я ж дуба дам… А в честь чего? Неизвестно еще, чей верх будет. Немцы вот прут и прут…» Эшелон стоял в лесу. Состав выглядел одной сплошной темной массой: огней не зажигали. Паровоз сонно посапывал. Из-под колес плыли белесые мячики пара. Сосны зябко вздрагивали, окутанные легким туманом. Сквозь ветви колюче посверкивали звезды. В тишине ночи ухал сыч. В теплушке слышалось только тяжелое сонное дыхание множества людей. Очкастый неслышно сполз с нар, наклонился над рыжим парнем, свернувшимся на полу, дернул за плечо. Рыжий всхрапнул, проснулся, нехотя встал, натянул пиджак и молча последовал за очкастым.
Гоштов с Крынкиным сошли на насыпь, не забыв прихватить свой «багаж».
Еще не светало, но звезды уже теряли ночной блеск. Мимо деревьев, подступающих к самым рельсам, ходил часовой. Второй маячил около платформ с зенитками. Окно классного вагона слабо светилось за шторкой затемнения, кладя на насыпь бледно-желтую полосу. Когда часовой направился в голову состава, Гоштов согнулся и нырнул под вагон. Крынкин последовал его примеру.
Гоштов, уставившись куда-то вдаль, срывал с ветки листья, остро поблескивал очками. Крынкин словно прочитал его мысли и цепко сжал локоть Гоштова.
— Вернуться задумал, Осип Абрамыч? Гоштов вздрогнул.
— А ты разве нет, Степан Ларионыч?
— Почему ж не вернуться. — Крынкин злобно усмехнулся. — У большевиков мне делать нечего. Раньше соль засыпали за шкуру, а теперь как пить дать на фронт погонят. Нет, воевать мне не в силу.
— Ишь, нахватался бандитских словечек.
— Вместе же пятерку от звонка до звонка отпахали…
— То-то, ваша милость…
Опухшие глаза Крынкина хитро сузилась.
— Осип Абрамыч, а ты подумал, с чем к немцам пойдешь? Голеньким у них нечего делать.
Гоштов покосился на него.
— Резонно.
— Так как же?..
— Что-нибудь придумаем. Что?! — загорелся Крынкин.
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Крынкин надулся.
Гоштов толкнул его в бок.
— Ладно, ладно, чего скис, обтяпаем все по первому разряду. Он ядовито озирался. — Со мной, не пропадешь, ваша милость.
Через несколько секунд сумрачная чаща поглотила их…
Дорога словно дымилась. Сквозь неоседающее облако пыли ползли танки, тяжелые тягачи с орудиями на прицепе, автомашины с пехотой или груженные ящиками. Мелькали мотоциклисты с пулеметчиками в колясках, велосипедисты с автоматами на груди. Их обгоняли офицерские «оппели» и «мерседесы». Туманное утро вздрагивало от лязга гусениц и грохота тяжелых грузовиков. Гитлеровские войска шли и шли на восток.
…«Мерседес», сверкая черным лаком, свернул на обочину, пропуская встречный поток транспорта, и встал. Хлопнув дверцей, из машины вышел офицер. Поднял крышку капота и стал возиться с мотором. Гоштов с Крынкиным опасливо подошли, и Гоштов неуверенно, но довольно связно заговорил по-немецки. Продолжая копаться в двигателе, офицер повернулся и стал брезгливо рассматривать запыленных, небритых, измятых просителей, карикатурно иллюстрировавших перед ним стойку смирно. Они были так откровенно угодливы, что ему и в голову не пришло обыскать их. «Дезертиры, — догадался он. — Так что им нужно? Эшелон?.. Хм… Ну, это по ведомству Клецке… Впрочем, Клецке, без его, Вольфа, помощи все равно не обойтись. Если этот очкастый лжет, получит пулю, если же его рассказ соответствует действительности, можно рассчитывать на награду».