— Поехали!
Курбанов перевел реверс. Косицкий передвинул автомат на грудь и, повиснув на подножке, крикнул своим пулеметчикам, чтобы смотрели в оба. Зеленый огонек семафора впереди, казалось, приветливо сверкал из-за леса утренней звездой. Состав плавно тронулся навстречу зеленому сигналу. Курбанов выглянул из будки. Ветерок заиграл его чубом, овеял лицо ночным холодком. Но хотя вокруг пока все было спокойно, машиниста охватило недоброе предчувствие.
В то же мгновение какие-то темные фигуры метнулись из чащи, кинулись к паровозу, повисли на поручнях, ворвались в будку. Секунда малодушия — и все было бы кончено. Но люди, необстрелянные, ни разу не бывавшие в бою, встретили врага лицом к лицу. Косицкий уложил короткой очередью трех гитлеровцев. Курбанов схватил с рабочего столика молоток и наотмашь долбанул широкоротого немца, протянувшего было руки к рычагам. Алехин ударил лопатой по голове другого, вырвал у него карабин и здоровенным пинком столкнул с паровоза.
С тендера уже сверкали синевато-желтые прерывистые струи огня, освещая согнутые фигурки красноармейцев. То вправо, то влево поворачивались тупые рыльца станковых пулеметов, поливая горячим свинцом… Впереди на насыпь выскакивали все новые тени. Но, скошенные пулеметными очередями, падали на полотно, не добежав до паровоза нескольких метров.
Эшелон вел бои. С платформы, с тормозных площадок, из окон вагонов нестройно трещали винтовочные выстрелы. В ответ на глухой слитный лай гитлеровских автоматов. «Нужно проскочить, проскочить!..» — лихорадочно соображал Курбанов, а руки сами делали свое дело. Состав прибавил ходу, стремясь вырваться из огненного кольца.
Вдруг на лесной опушке появился танк и, ломая кустарник, лязгая гусеницами, попер, круто заваливаясь по насыпи. Луна выплыла из-за облаков, и засверкали стальные каски автоматчиков, облепивших танк, как поганки пень. Задранный вверх ствол пушки медленно опускался, словно принюхивался, выискивая добычу.
У Алехина захватило дух. «Какого черта Пулат медлит?» Он едва не заорал: «Давай задний ход!» Хотя это было бесполезно — назад дороги нет. А Курбанов сжимал рукоятку котельного крана, как затвор оружия, готового к бою.
— Подожди, подожди, шакал, — бормотал про себя машинист, и глаза у него горели ненавистью. И когда танк бугром вырос сбоку метрах в десяти и навел орудие, готовясь в упор, одним снарядом расстрелять паровоз, Курбанов рванул на себя рычаг.
В мгновение лес заревел. У Курбанова словно лопнули барабанные перепонки. Столб кипятка шириной в два — три метра стремительно вырвался из котла, пронзительным воем ударил по танку, молниеносно смыл с капота автоматчиков, ворвался в смотровые щели. Вой струи, свист пара еще не утихли, когда вдруг оглушительно ухнул взорвавшийся бензобак и танк запылал, как факел, осветив все вокруг. Это лейтенант Косицкий, подводя итог дуэли, швырнул противотанковую гранату.
Упала настороженная тишина. Гитлеровцы отступали.
Звякнул телефон. Косицкий выслушал и тут же передал трубку машинисту.
— Благодарю за службу! — сказал Дубов.
— Служу Советскому Союзу! — ответил Курбанов, едва расслышав слова благодарности.
Дубов повременил, собираясь, с мыслями. Курбанов недоуменно держал трубку возле уха: что еще понадобилось командиру?
— Сдайте немедленно паровоз Косицкому, и оба немедленно уходите, — глухо проговорил Дубов.
— Как? Куда? — у Курбанова задергалась щека.
— На конспиративную квартиру Печкура. Пароль: «Семафор зеленый». Зайдите, получите от меня пакет. Ждите там дальнейших распоряжений. Ясно? Не ясно, товарищ майор…
— Что именно, товарищ механик?
— Почему вы меня снимаете с паровоза?
— Потому что путь впереди взорван и ехать больше некуда. — Дубов на секунду остановился, а потом резко сказал: — Приказы вышестоящих начальников не обсуждаются, а подлежат немедленному и безоговорочному выполнению.
У Курбанова задергалась бровь.
— Есть, товарищ майор!
— Еще будут ко мне вопросы, просьбы?
— Только одна, товарищ майор.
— Говорите.
— Разрешите попрощаться с женой. Курбанов стиснул трубку и, услышав тревожный голос Тани, проговорил как можно спокойнее:
— До свиданья, моя ласточка, когда-нибудь в другой раз напоишь меня чаем…
Курбанов с Алехиным скрылись в лесу. И почти тотчас за их спиной загрохотало: гитлеровцы возобновили атаку…
Алехин тряхнул за плечо Курбанова.
— Что с тобой?
— Ничего… Порядок, Боря.
Курбанов горько усмехнулся: «Ничего себе, порядок!..» Перед ним все еще стоял озаренный вспышками боя лес, он видел неподвижные тела павших товарищей, отчаянное лицо Косицкого, — еще звучали в ушах голоса Дубова, Тани, и было так тоскливо на душе, точно он на самом деле предал их…
Курбанов жестко провел ладонью по бескровному от усталости и муки лицу.
— Можете успокоиться, Иван Иванович, утром мы оставим ваш дом. Так что не беспокойтесь за свою шкуру… А мы свою задешево фашистам не продадим.
Печкур сжал кулаки.
— Да как ты смеешь?!..
— А вы?
— У меня есть основания… Почему я должен верить вам на слово?..
«Как так — на слово? — удивился вдруг Алехин. — А пароль?.. А пакет?» — Пулат, а пакет-то?… Забыл?…
Курбанов даже за голову схватился: в самом деле, ведь при нем же пакет! Непонятная, обидная настороженность близкого, родного человека так вышибла его из колеи, что он даже забыл про бумажный квадратик, хранящийся у сердца. Курбанов быстро расстегнул китель, достал из внутреннего кармана письмо Дубова и молча протянул Печкуру. Тот недоуменно глянул на Пулата, на пакет, но взял, развернул на столе под самой лампой, и письмо задрожало в его тяжелых руках, а строчки, торопливо набросанные знакомым почерком, запрыгали в глазах. Овладев собой, Печкур дважды перечел написанное, пристукнул по листку ладонью. «Так, старый… Неужто совсем запугали тебя проклятые фашисты, что своим верить перестал?» Дело было даже не в лишнем доказательстве верности прибывших от Дубова. В нем самом что-то перевернулось и будто встало на место.
«Если им не поверю, то кому же? С кем плечом к плечу против врага встану? Нет, это мне урок: доверять нужно не только паролям и бумаге, а прежде всего людям, которых хорошо знаешь…»
Дубов коротко описывал неожиданный налет на эшелон, отметил храбрость паровозной бригады, взорвавшей вражеский танк. «Если удастся выйти из боя — попробуем пробиться к своим. Не выйдет — уйдем в лес». Заканчивая письмо, Дубов наказывал действовать по обстановке, обещал прислать связного. И в конце стояло; «Мы — большевики и обязаны действовать по-большевистски…»
Печкур — снял стекло с лампы, сжег письмо, сдул со стола пепел. Алехин протянул недокуренную самокрутку Курбанову.
— Не табачок, а спирт… Курбанов сделал несколько затяжек.
— До кишок достает. Голова закружилась. Где взял?
— Говорю — спирт. Довоенный запас.
Оба вздохнули. Они не замечали хозяина, словно его и не было в комнате. Алехин, согнув могучую спину и опершись локтем о колено, уставился на свою широкую ладонь, покрытую бугорками мозолей. Курбанов курил и, сощурившись, смотрел на мерцающие за окном и в щелках затемнения звезды.