— Мне врать никакого расчета. Из партии меня исключили: кто же бракодела и пьяницу будет в партии держать? Это факт… (утверждая это, он ничем не рисковал: партийные документы были вывезены, члены партбюро — кто в лесу, кто на подпольной работе). А вот ты, гнида… При царской власти с немцами воевал, при Советской — воровал, а теперь чего? — Печкур махнул рукой. — Ты и пана офицера продашь при случае.
Гоштов схватился за кобуру.
— Убью, старый хрыч! Кленке погрозил ему пальцем.
— Тихо, тихо, пан начальник полиции.
Он задумчиво смотрел на чернильный прибор и барабанил по столу пальцами. Этот старик, во всяком случае, не прост. Даже если он действительно резидент большевистского подполья, то это пока ничем не подтверждается.
Вольф и этот Гоштов поспешили и испортили все дело. За стариком, конечно, нужно приглядывать, пусть Вольф этим и займется, но пока придется арестованных освободить.
Клецке оборвал стук.
— Господин шарфюрер, — обратился он к Вольфу, — я думаю, мы можем отпустить арестованных. — Прекратим гадание на кофейной гуще, — заговорил он по-немецки, когда Печкур, Курбанов и Алехин исчезли за дверью. — Вы, господин Гоштов, оставили меня в дураках. — Клецке так поглядел на него, что у Гоштова все оборвалось внутри. Он понял, что нужно немедленно укрепить свой угрожающе закачавшийся «авторитет», и поспешил выложить припрятанный козырь. Гоштов заискивающе поглядел на офицеров.
— Есть у меня на примете один человек… — Он сделал многозначительную паузу. — Человек этот поможет вам найти банду Дубова.
Вольф скривил рот.
— Опять пустой номер…
— Нет, нет, — засуетился Гоштов. — Не пустой! У Клецке заблестели глаза.
— Кто он?
— Мой подчиненный. Полицейский.
— Фамилии?
— Крынкин.
— Вы хорошо его знаете?
— Господи! — Гоштов деланно засмеялся, ударил себя по коленке кулаком. — Да — мы с ним, ваша милость, при Советской власти пять лет со строгой изоляцией отбухали. Я Крынкина знаю как облупленного. Мы и к вам вместе с ним пришли…
— Почему же вы до сих пор молчали?
— Господа, я вижу вы мне не доверяете. Это совершенно напрасно. Я сам только недавно узнал. Клянусь…
— Где сейчас Крынкин? — оборвал Клецке.
— На посту, ваша милость, — торопливо ответил Гоштов.
Клецке снял трубку и стал набирать номер.
Возле одноэтажного здания полиции прохаживался с карабином на изготовку сутулый полицай. Время от времени он как-то по-птичьи вскидывал голову и глядел сощуренными глазами на открытые окна.
Освещенное заходящим солнцем одно окно ярко сверкало. Второе находилось в тени, сквозь него виднелась склоненная фигура женщины в темной косынке. Оттуда доносился стук пишущей машинки.
Сутулый часовой остановил молодого стройного полицая и попросил у него закурить. Сутулый пыхнул сигаретой и снова зашагал, стуча подкованными подметками сапог по брусчатке тротуара.
Полищук миновал коридор и вошел в небольшую приемную. Снял фуражку, помахал перед лицом, влажным от пота. Дверь в следующую комнату была приоткрыта. Там натужно сипел старший полицейский, говоря с кем-то по телефону.
Вера Ивановна встала из-за машинки и закрыла дверь.
Полищук понял и подошел к ней.
Глядя потемневшими от волнения глазами на прядь золотистых волос, прилипшую к виску Павла, тихо сказала:
— Крынкина неожиданно сняли с поста.
— Зачем?
— Не знаю. Потом увезли на машине.
— Немцы?
— Да.
— Давно?
— С полчаса, — Вера Ивановна приникла к двери, прислушалась и повернулась к нему. — Узнаешь, кто вызвал Крынкина и зачем.
— Вопрос ясен. — Полищук надел фуражку.
— Как у тебя с деньгами?
Павел молча развел руками.
Вера Ивановна дала ему десять оккупационных марок.
— Хватит?
— Пожалуй…
— Будь осторожен.
— Ясно, — Полищук остановился на пороге. — Куда прийти?
— Как всегда. Придешь попозже. Для тебя ведь комендантского часа не существует.
— Где Гоштов?
— Еще утром вызвали к Клецке…
— Вот оно что… — Павел потеребил медную пряжку пояса.
— Утром в доме Ивана Ивановича гитлеровцы все вверх дном перевернули, а старика с Курбановым и Алехиным забрали…
Вера Ивановна побелела.
— Посадили?
— Не тронули.
— Как же?..
— Иван Иванович обвел их вокруг пальца.
Вера Ивановна глубоко вздохнула, ощущая, как от сердца отходит внезапная боль.
— Ну, слава богу.
— Батя у нас туго дело знает.
Вера Ивановна хотела еще что-то сказать, но во второй комнате послышались шаги. Она, мгновенно поправив косынку, села за машинку и махнула рукой. Полищук скрылся за дверью. Инженер Мейер, стараясь поудобнее устроиться на жестком стуле, не отводил глаз от Клецке, сидевшего напротив в своем глубоком кресле.
Чем продиктован этот неожиданный вызов? Может, дали где-то осечку?..
Вечерело. На письменном столе поблескивала никелированная крышка чернильного прибора, в ней отражалось розовое небо. Порывистый прохладный ветерок то и дело дергал раздвинутые шторы.
Клецке наконец прервал затянувшуюся паузу.
— Вы хорошо знаете Печкура?
— Как вам сказать… — Мейер медленно провел пальцем по своему аккуратному пробору. — Во всяком случае, старик не пользовался у большевиков авторитетом…
— Вы с ним работали?
— Незначительное время.
— Причина?
— Буквально перед войной приехал. Я уже имел честь докладывать «Гештатсполицай» и лично господину Вольфу… — Мейер спокойно, даже равнодушно, как нечто привычное, пересказал заранее разработанную «легенду». — Жил в Ужгороде, трудился инженером в депо Чоп. Когда пришли большевики, хотел эмигрировать в Венгрию, не удалось… Русские мне явно не доверяли, перевели сюда — подальше от западной границы.
Клецке буравил его глазами.
— Почему собрались эмигрировать?
— Странный вопрос, герр майор! Мог ли я примириться… И потом мой отец в Венгрии… Фабрикант…
— Вот как?
— Совладелец пивных заводов.
Клецке иронически покривил губы.
— Вы жили при большевистском режиме, следовательно — вы советский человек.
— Зачем же кощунствовать! — Мейер укоризненно покачал головой. — Я прежде всего немец, и где бы я ни был, останусь немцем, верным фатерлянду…
Клецке удовлетворенно хмыкнул.
— Не надо обижаться, коллега, я пошутил… — Отец жив?
— Писем давно не было.
— Мать?
— Скончалась несколько лет назад…
Они долго молчали.
Клецке прикинул в уме возможность использовать Мейера в своих целях. С его досье он, конечно, раньше ознакомился. Чистокровный ариец. Квалифицированный инженер. Холост. Возраст сорок пять лет. Работал здесь, в депо, энтузиазма не проявлял. Имел даже выговоры. Начальство на него смотрело косо, зная, что отец его заводчик…
Клецке повертел в руке чернильную крышку. Заслать Мейера в партизанский отряд Дубова? Вряд ли там ему поверят… Вот разве использовать Мейера как наушника… Пусть глаз не спускает с Печкура и с других русских. Как-никак все они у него на виду.