"Один? Дольч выследил меня один?! Уверен, что это ранение не смертельно. Он сумеет подняться?" Дольч пытался извернуться, изогнуть шею и увидеть, что с ногой. "У них высочайший болевой порог, - вспомнил Бэн. - Завры почти не чувствительны к боли. Надо тикать... Бегом под тёрнами на восток!"
Именно.
Вместо этого Бэн Торо подошёл к громадной башке и вперился в уголёк круглого глаза, стараясь не вдыхать глубоко. Пореже. Лучше вообще не дышать.
Дольч смердел сладким запахом плотского разложения. Глаз умно, бесстрашно и любопытно осматривал Бэна. Изнури по длинным, с промежутками растущим зубам гулял туда-сюда красный язык, прищёлкивал, дрожал. "Завр нюхает им... Но встать, скотина, не может! Чего, добегался?!" Дольч с готовностью отозвался сиплым вздохом, именно на вдохе Бэна, и он просто упал в этот запах! Признал? Понял? Сладкий, душный, смертный... Именно он и заставил Бэна Торо удовлетворить внезапную плотскую страсть цветком недотроги, так вкусно и так не вовремя! "Как ни крути, а дольчи концентрат всего для нас, и жизни и смерти, всего Хамелона. Ничто - мимо них".
Добить завра Бэн не мог и не хотел, живучесть их феноменальная общеизвестна.
- Душный ты гад, вонючий, - сказал он в помаргивающий круглый глаз, - передай своим: вонючки, мы вам ещё покажем!
Подмигнул и рванул в Сельву под громоподобный, скачущий железными шарами рёв.
Недалеко убежал.
В норе какой-то гигантской личинки Бена настиг жутчайший отходняк. Сутки: рвота, колотун, пот, пропитавший землю. Яркая галлюцинация зловонной морды, затмившей горизонт.
Цветок был недоспелый для еды, и в принципе неподходящий для того, что Бэн сделал с ним. Нора спасла хамелонца, колючие заросли над ней.
Всё в дольчах мощно, брони, однако, на них нет, а Сельва - суровое место. Растения Сельвы и всеядные дольчезавры, вот между кем и кем идёт настоящая борьба на Хамелоне... Шипы, опушённые иглами, взрывающиеся ядом плоды одних не уступают челюстям и желудкам других. Завры нашли своего, растолкали, подняли. Затем обнаружили без труда укрытие Бена, но разрыть не сумели. Потоптались и ушли, решили, сдох.
Нет, Бэна Торо ждал родовой лабиринт и дождался.
11.
Мало зрелищ сравнится в пронзительной тоске с запустением родных мест.
Бэн вышел на утоптанный плас. Как он ряской подёрнут монетками лишайников и мха.
Солнечные часы...
Они подкосили Бена, совмещённые с календарём часы. Не знал, не помнил... Вне всякого сомнения - знал! Безо всякого календаря помнил! Чёрный Фавн - завтра.
"Это не мой срок. Но моего и не наступит. Мой Чёрный Фавн, о, ирония, настоящий! Он упускает всех купальщиц небес! Я не хочу возвращаться. О, как же я этого не хочу!"
На пласе Бен побыл. Осталось родное гнездо. Лабиринт рода Торо даровал ему горькой скорби полной мерой, как и ожидалось.
Чем дальше, тем медленней Бен шёл закоулками, туннелями под колючим плющом, загогулинами входов-выходов... Вспоминал? Вспоминалось само...
Брат и двоюродный брат, и неразлучная тройка сестёр... Злодейская компашка вылетала из-за поворота, прыгала с потолка. Всё сволочи, старше его и сильнее! Но Бен в восторге! Ну кусаться, ну кубарем! В ожидании настоящих, взрослых драк на пласах мелочь хамелонская отрабатывала с детской неутомимостью всё подсмотренное и угаданное. На последнем издыхании расцеплялись! Ржали, толкались, подначивали друг дружку, брали на слабо, выручали, делились хлебным крошевом в тайничках... Ещё не отдышались, а уже планируют, из соседей, чей род задирать отправятся: на бахчу с тыквами горлянками или на праздник хлебного урожая? Для тыкв он наступит поздней. Они долго спеют, накапливая сок, и безо всякой порчи он год в тыкве храниться. "Айда на бахчу! Не будет вам сока, а будут нам сладкие, восковые семечки!" Как их лупили, как они удирали!
Может быть, сладости чужой планеты, дынную жвачку Бен оттого и невзлюбил, что слишком напоминала...
Обняв колени, Бэн томился и вспоминал, вспоминал, вспоминал... Поплыл...
А когда совсем стемнело, он лёг туда, куда укладывали в холодные ночи лишь раненых хамелонцев и слабых малышей - прямо в очаг, в остывающую мягкую-мягкую золу. Восхитительное для ящерицы место. Устроенное так под наклонами сводов, чтоб всё тепло осталось в норах, а дым шире рассеялся, чтоб дольчи не нашли.
Зола - ценное удобрение, её берегут ради грядок с лекарственными растениями. Золу редко убирали из очагов, копили до предела.
С терморегуляцией у них порядок, готовить на огне приходилось лишь грубую и терпкую в сыром виде пищу. Несмотря на то, что огонь хамелонцы зажигали редко, очаг - священное родовое место. Вокруг него собираются потомки, добежавшие в Сельву. У первого попавшегося рода отдыхают, едят и пьют несколько дней, затем убегают к своим. Так роды становятся побратимами.
И огниво, и топливо были на месте. На месте и вой завров над лабиринтом. Бэн мог развести огонь, положившись на судьбу, но не стал. Это было бы уже слишком.