На коленях девушки лежала вышивка, на которой распустила бутон такая в точности же роза. Но все-таки что-то с ней было не так. Эша недовольно хмурилась. Она старалась отвлечься работой, чтобы та поглотила мысли, отодвинула тревогу. С вялым удивлением девушка поняла, что скучает по Миаджану. Там тревога не стискивала сердце, беспокойные раздумья не бередили рассудок, страх не пробегал холодной волной по спине. А тот зеленый свет, просачивающийся сквозь сплетение ветвей? Он был такой спокойный, такой умиротворяющий...
– Я ее искать, думать: она уходить, а она мечтать и любоваться цветы! – раздался веселый голос от калитки.
Эша вздрогнула, выныривая из полузабытья.
На крохотный дворик прошла уже знакомая девушка с кожей черной, будто антрацит. Только ярко-зеленые глаза блестели на лице. Но блестели воспалённо. Видимо, Нелани не спала этой ночью.
Внезапно Эша испытала прилив смущения от этих мыслей. Ей стало неловко перед гостьей, она поспешно отложила рукоделье и виновато улыбнулась, боясь, что пришедшая прочитает ее мысли.
– И опять она творить красота, что глаза слепнуть! – восхитилась Нелани, глядя на вышитую розу. – А я опять нести ей гостинец от брат.
Гостья кивнула на свою корзинку, накрытую белоснежным лоскутом.
– Мне надо с тобой говорить, – понизив голос, сообщила Нелани. – Идти в дом.
Будто холодная вода полилась Эше за шиворот. Внутри все оцепенело от страшной догадки: она поняла, о чем будет разговор. Поняла, что гостья не только уставшая, но и встревоженная.
Подхватив рукоделие, Эша поспешила в дом. Нелани неотступно следовала за ней, а когда входная дверь закрылась, отрезав девушек от яркого солнца и зноя, повернулась:
– Ты не бояться. Не волноваться. Но твой брат болеть. Ты знать о его болезнь?
Эша помертвело кивнула.
Гостья поставила на стол корзинку, достала из нее несколько персиков и будто невзначай спросила:
– Ты знать, как его лечить?
Ее молчаливая собеседница прижала ладонь к губам, а потом простерла руки к пришедшей.
– Как он? – догадалась Нелани. – Он спать, но ночь – очень страдать. Я хотеть помочь, а он говорить: лекарство нет.
Она устремила пронзительный взгляд зеленых глаз на собеседницу. Эша почувствовала, как сердце болезненно сжалось. Она прижала ладонь к губам, понимая, что ничем не может помочь брату. У нее не было того, что облегчило бы его страдания! А это значит, что Сингур, скорее всего, умрет. Не выдержит последнюю волну. Она накроет его с головой, отнимет рассудок и…
– Эй… – сильная рука подхватила ее под локоть. – Эй! Я хотеть помочь. Что мне сделать, чтобы ему стать лучше?
Эша судорожно перевела дыхание и покачала головой.
– Ты не знать? – собеседница задумалась и некоторое время размышляла, после чего звонко щелкнула длинными пальцами и оживилась: – А у тебя есть то, что он принимать? – она понизила голос. – Есть фимиам?
Пару мгновений Эша мучительно боролась с собой, но отчаяние победило. Она приподняла матрац, лежащий на узкой кровати, достала из-под него тощий кисет и протянула гостье. Та живо схватила кожаный кармашек и торопливо ослабила шнур. Кисет раскрылся, являя взору крохотную щепотку черной пыльцы.
Нелани оторопело рассматривала содержимое, а потом подняла потрясенный взгляд на хозяйку комнаты.
– Это не фимиам… – сказал она. – Фимиам белый. Как это называться?
С горькой улыбкой Эша очень осторожно стянула завязкой горловину кисета и развела руками. Ее собеседница задумалась, а потом спросила:
– Как он это принимать? Есть? Пить? Вдыхать? Втирать в кожу?
Эша сделала вид, что что-то нюхает.
– Вдыхать, я понять. А после этот… черный фимиам он становиться какой? Злой? Веселый? Сонный?
В этот раз Эша напрягла руки и стиснула кулаки, сделав сосредоточенное лицо.
– Злой? – не угадала Нелани.
Девушка помотала головой и изобразила, будто легко поднимает кровать, а затем и стол.
– Сильный?
Эша закивала.
– Сильный… – протянула Нелани. – А потом боль? После сильный и яростный? Боль, дрожь, пот?
Снова Эша кивнула и показала, будто сдирает с себя кожу, срывая ее ногтями со спины и позвоночника.
– А то, чего нет в Миль-Канас, что он принимать раньше, каким он становиться после?
Собеседница изобразила пустой взгляд, безволие и легла на кровать.
– Он становиться сонный? Он спать?
Эша кивнула, но при этом снова провезла пальцами по спине.
– Болеть спина?
Девушка покачала головой, опять показала, что сдирает с себя кожу, и покачала головой.
– Не хотеть снять кожу?
Немая собеседница погладила себе плечи и шею.
– Я не понимать, – сокрушённо вздохнула Нелани. – Но ты мне помочь! И ты помочь брат. Я забрать кисет? Ты не сердиться?
Эша подошла к ней и благодарно обняла. На мгновение гостья тоже стиснула ее в объятиях, окутав ароматом гиацинтов:
– Всё быть хорошо. Я что-то придумать. А ты не бояться. Завтра день или два завтра день, он приходить за тобой. Ты вышить мне красивый цветок? Чтобы все ахать?
С полными слез глазами Эша кивнула.
Нелани потрепала ее по плечу и весело сказала:
– Есть персик. Он сладкий и сочный. Персик – сама радость. Тебе надо радость, ты слишком печаль!
С этими словами черная, как ночь, гостья ушла, оставив Эшу в одиночестве и волнении.
* * *
Белые водяные черви были склизкими и длинными, как веревки. Они обвивали жертву, превращая в кишащий кокон, проникали во все отверстия, чтобы добраться до сладкой плоти. В Миаджане обитало много всего отвратительного, но белые черви были, пожалуй, самыми мерзкими созданиями. А смерть в их скользких путах – самой мучительной, тем более каким-то неведомым образом они не давали своей жертве умереть очень долго.
Поэтому Гронк собирался скормить Киргу именно белым червям. И наблюдать, как она бьется, скрытая в их шевелящейся гуще. Эти мысли позволяли охотнику притуплять злобу, которая душила его всякий раз, когда воровка попадалась на глаза. Например, сейчас, когда она без малейшего стеснения прямо посреди лавки сбросила свое рубище и начала одеваться в новое, оплаченное хозяином платье.
Гронк с тоской думал, что, к сожалению, избавиться от этой шлюхи у него пока нет ни малейшей возможности. Более того, приходилось теперь всюду таскать ее с собой! А ведь в порту он порадовался нападению шайки. Редкостная удача – вот так сразу и без особых усилий отыскать в Дальянии колдунью. Он всю дорогу ломал голову, как найти кого-то, кто мог бы стать сосудом Древнего, и вдруг такое везение!
В итоге – вот к чему все привело: он вынужден терпеть рядом с собой портовую шлюху, одевать ее, обувать и стараться не убить, несмотря на все желание. А желание было очень острым, очень. Внешне Гронк никак его не проявлял, но внутри трясся от бессильной злобы и невозможности выплеснуть ярость. Чутье, благословенное чутье вернулось, но никакого толку от него не было! Охотник потерял беглеца, не знал, где его искать, не понимал, как сумел он так ловко спрятаться, а главное – даже придумать не мог, как его обнаружить.
Да еще эта уродина…
Он дождался, когда Кирга закончит возиться с одеждой, и, не говоря ни слова, вышел из лавки. Спутница поспешила следом и шла, приотстав на шаг, – присмиревшая и даже похожая на приличную женщину в новом простеньком платье из небеленого льна и веревочных сандалиях на ногах. Вела она себя кротко, но Гронк всеми своими дарованными фимиамом и Древними чувствами ощущал самодовольство рабыни. Нет, ну какая же тварь! Да еще непонятно, что делать. Не только с ней, а вообще. Как искать беглеца, как выйти на его след?
Сингур после боя словно в воду канул. Точно так же он пропал из Миаджана: был – и не стало. И лишь спустя луну долгих и мучительных поисков удалось поймать след, который привел в итоге в Дальянию. Самый худший из всех возможных вариантов! Магия здесь была под запретом, колдунов и колдуний убивали, отчего поиски и поимка раба усложнялись во много раз.