Сказав так, он правой рукой вытащил из-за пояса ножны с мечом и рукоятью вперед протянул их Стигу. Тот сразу же сделал шаг навстречу и потянулся взять оружие.
То, что произошло дальше, произошло очень быстро, едва ли за пару мгновений. Эная толком не разглядела подробностей. Лишь увидела, как брат схватился за лицо, а саворриец выхватил меч левой рукой и резанул им Стига. Тот согнулся, падая на колени и заливая кровью мостовую, а чужак уже развернулся ко второму спутнику многоликой.
Аяту успел выхватить меч и отбить следующий удар иноземца, после чего ударил сам. Однако саворриец оказался быстр. Нечеловечески быстр. Он легко уклонился от атаки, а затем узкий прямой клинок обошел меч Аяту и самым кончиком чиркнул воина по шее. Кровь хлынула потоком, будто мало ее уже было на этой мостовой.
Парализованная ужасом Эная не смогла даже закричать. Она потянулась рукой к лицу, чтобы сорвать паволоку, но… не успела сделать и этого.
* * *
От происходящего Киргу будто параличом разбило. Она стояла с вытаращенными глазами и сведенным горлом. Не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, ноги к земле приросли, во рту пересохло.
Уже думала, ничем ее не удивить, всякого досталось в этой жизни: и боли, и страха, и издевательств, и запретного колдовства, и страшной черной магии. Искренне считала разбойница и воровка, будто ничто ее отныне не испугает. Даже приободрилась от уважения к себе, мол, вот она какая, другие давно бы сдохли, а она опять выжила, да не просто выжила – сумела приспособиться, вывернуться!
Совсем перестала бояться. И даже когда этот узкоглазый урод приказал привести девчонку – не испугалась. Подумала только, что засмеет ее неведомая соплюха, когда увидит, как у нее перед носом пальцами вертят. Ведь и колдовства в этом не было! Вот ни капли не было!!! Но вышло иначе. Девчонка, едва увидела сплетенные Киргины пальцы, мигом ослабела. Как одурманенная.
Кирга даже выдохнула, подумала: сделано дело. А тут вынес Драг многоликую с мечниками. В глубине души воровка даже понадеялась, что, может, отберут ее у хозяина вместе с девчонкой, уведут на допрос, а там уж она им изольет душеньку-то. Все-о-о расскажет! Но вместо этого…
Хозяин согласился идти с верными слугами, а потом в несколько вдохов убил обоих. Убил! Храмовых! Воинов! Под Киргой колени едва не сложились, она даже девчонку удерживать перестала – руки плетьми повисли от ужаса, от невозможности происходящего. И когда она думала, что хуже уже не будет, хозяин… хозяин… ударил многоликую!!!
Тут уж Кирге совсем поплохело. В ушах зашумело, перед глазами замельтешило, спина взмокла от пота. В то же мгновение раздался пронзительный резкий свист. Этот звук и вывел разбойницу и воровку из оцепенения. Будто ведром воды окатили. Она захлопала глазами, начала испуганно озираться, увидела, что худосочная девчонка очнулась и дунула в тонкую свистульку, висящую на шее.
А потом все понеслось кувырком.
Хозяин забыл про девчонку, которая еще недавно была ему так нужна, подхватил падающую многоликую, закинул себе на плечо безвольное тонкое тело и прошипел Кирге в лицо:
– Веди в укромное место! Быстро, тварь!
Столько ярости было в его голосе, столько злого посыла, что Кирга не заставила себя упрашивать, понеслась вперед, скользнув прощальным взглядом по лужам крови, в которых лежали мечники.
Ох и бежали… У Кирги аж подошвы ног горели, да еще сандалии эти новые, жесткие… Все пятки сбила. Неслась она и думала: «Многоликая, многоликая, многоликая». И уже представляла, чего с ней сделают за одно только то, что помогала хозяину. О храмовом возмездии легенды ходили. Жуткие легенды. Все воры знали: лучше быть проданными в рудники, лучше весь день на площади под плетью простоять, лучше на серебряных плавильнях сдохнуть, чем попасть на суд Храма. Никто не ведал, что Храм делает с пошедшими против него, но все знали, как велико могущество Безликого и его слуг.
В общем, привела Кирга хозяина в свое убежище. То самое, которое для себя, родненькой, берегла, которое с мужьями любовно делала, чтобы пережидать лихие времена, если вдруг случатся. Случились.
А уж когда забились в тесный отнорок позади нежилого старого дома – разбойница и воровка в стену вжалась, боялась даже вздохнуть. Хозяин ее от ярости пятнами пошел. Дышал тяжело, потный весь, злобный… свалил многоликую с плеча, и та, по-прежнему бесчувственная, упала на пол ворохом дорогих шелков. Жива ли? Может, мертвая?
От ужаса Киргу чуть не вырвало. А хозяин отдышался немного, достал уже знакомый кисет и отрывисто приказал рабыне поднять голову. Сказал, как пес пролаял. Она подчинилась. А что остается?
Глядя в ненавистное узкоглазое лицо, разбойница обреченно вдохнула проклятый порошок.
Господин проник в нее уже привычно. Заполнил собой. Но так была Кирга напугана случившимся ранее, что мерзость проникновения и не ощутила.
– Повелитель, – хозяин воровки склонился перед ней низко-низко, заискивающе, словно последний из самых последних рабов. – Случилось непредвиденное. Мне нужно бежать из города. Я не смог отыскать беглеца, но принес тебе в дар многоликую...
Он замолчал, покорно ожидая воли властелина. Стоял все так же – согнувшись, выражая наивысшую покорность.
А Киргу вдруг аж в узел завязало внутри. Повелитель обратился к ней!
– Как скоро это место отыщут мечники? – прозвучал у воровки в голове нечеловеческий, лишенный чувств голос.
Она на мгновение задумалась, пытаясь прикинуть ответ: худосочная девчонка сможет описать похитительницу, значит, мечники быстро выйдут на ее мужей, а там…
– Досадно… – отозвался на эти сумбурные мысли бесплотный голос в голове воровки.
И тут же Повелитель проговорил вслух, Киргиным ртом, обращаясь к ее хозяину:
– Выпрямись.
Тот немедленно разогнулся.
– Откройся.
Узкоглазый с надеждой и внутренним трепетом заглянул в глаза своей рабыне, а та, заключенная внутри собственного тела, лишь отрешенно наблюдала за происходящим. Повелитель не стал вглядываться, он хладнокровно перехватил мерцающую нить, что тянулась от Кирги к ее хозяину. Тот застыл, как совсем недавно застыла в переулке возле дома рукодельниц сама Кирга. Безвольный и покорный. А Повелитель вытянул рукой Кирги из-за пояса узкоглазого меч и, отшагнув назад, коротким выверенным движением вонзил клинок в сердце своему слуге.
Узкоглазый до последнего ни о чем не подозревал, но, когда холодное острие прошло вдоль ребер, его взгляд наполнился запоздалым ужасом. Эти ужас и боль опалили Киргу, словно огненный шквал. Она тоже задохнулась, чувствуя страдание хозяина, тесно сплетенного с нею мерцающей нитью.
А потом нить оборвалась и страдание исчезло: Повелитель вышел из Кирги. Одновременно с этим узкоглазый мучитель воровки и недавний ее владелец осел, соскальзывая с клинка, на пол. Разорвавшаяся же нить втянулась в Киргу, свиваясь в украденный у бывшего уже хозяина мерцающий кокон. Под кожей на секунду разлился жгучий жар, а потом все стихло.
Кирга осталась стоять одна рядом с остывающим телом хозяина, по-прежнему лежащей без чувств многоликой и с окровавленным мечом в руке.
* * *
Летящую поступь шианки Сингур услышал задолго до того, как она спустилась в убежище. Шаги оставались по-прежнему лёгкими, и обычный слух их бы просто не уловил, но для человека, корчащегося от отравы, каждый из них был словно гвоздь, который забивали в голову. Сингур старался не закричать, чтобы не испугать её. Лишь глухо рычал во влажный от пота тюфяк, стискивая кулаки.
Масляная лампа уже погасла, и в подземном убежище висела темнота. По телу расходилась боль, обжигающая, как воздух катакомб. Временами мерещилось, будто не было никакого побега, будто вот он – Миаджан, и из вязкого полумрака подземных лабиринтов в любой миг может вынырнуть создание, облик которого настолько отвратителен, что рассудок человека не в силах его запомнить. Тело, не будь оно одурманено, отказалось бы подчиняться, а разум просто не выдержал увиденного. Но жрецы знали свое дело. И то, что мерещилось рабам в клубящейся мгле… в ней и оставалось. Оживая затем в кошмарах. Как сейчас.