– Вода – это хорошо, – согласился Сингур. – Спасибо.
– Вода – это тяжело! – тут же снова рассердилась шианка. – Но тебе надо мыться и выглядеть человек, а не дикий кот, который только и делать, что драть кошка.
– Это ещё зачем? – удивился собеседник. – Может, мне нравится быть котом и драть кошку?
Он притянул шианку к себе, но она строптиво упёрлась чёрными ладонями ему в грудь и отстранилась:
– Да погодить же!
– Что?
– На всех площадях глашатаи говорить, что Храм искать победитель поединок. Его хотеть видеть верный слуга, он ждать на площадь с рыба-фонтан. С полудень до темнота. Говорить, что от храм прийти человек, которого ты видеть и с которым говорить на лестница. Храм обещать, что никакой другой мечник не прийти. Только он и ты. Храм хотеть говорить с победитель поединок.
Сингур нахмурился, но женщину не выпустил. Спросил задумчиво:
– Ты давно тут живешь. Скажи, мне действительно нужно идти? – его руки на её талии потяжелели.
Нелани взяла лицо собеседника в ладони и ответила мягко:
– Храм нельзя говорить нет. Не придешь, когда зовут, все равно найдут и приведут. Храм – это… Храм!
На долю мгновения Сингур закрыл глаза.
Пепелище с уродливым идолом среди зарослей кустарника словно исчезло. Над головой по-прежнему сияло чистое небо, а ладони ощущали тепло женского тела. Может, это последние радости глупой бестолковой жизни, в которой всё, что он смог – потерять свободу и обречь на рабство сестру...
А и неважно! Сколько осталось той жизни вместе с её радостями? Месяц, два, три? Надо идти, значит, пойдёт. Как всегда шёл навстречу неизвестности – длинными коридорами на арену, тёмными путями по подземельям.
Зато теперь над головой – вот это синее яркое небо, а за спиной больше нет хозяина. Теперь Сингур всё решает сам. К тому же незавершенных дел у него не осталось. Точнее, осталось два. Но с ними разобраться несложно.
– Хорошо, я пойду, – он открыл глаза и посмотрел на Нелани. – Сколько тебе осталось накопить, чтобы выкупиться?
Шианка задумалась, производя в уме подсчеты, но собеседник её остановил:
– Неважно. Того, что я уже заработал, хватит. Должно хватить. Когда уйду, сходи за Эшей, приведи её сюда. Если не вернусь, поддержи её. Она ничего не знает о свободной жизни. Скажи ещё, что я просил помочь тебе выкупиться. Деньги у неё есть. И передай: я очень виноват перед ней и мне жаль, что там, дома, я вышел на тот круг, вместо того чтобы отвести её обратно к отцу. Глупо поступил. Очень.
Он отвел взгляд от зелёных кошачьих глаз и посмотрел в небо. Солнце почти поднялось в зенит. Сингур крепко прижал к себе шианку, уткнувшись подбородком в кудрявую макушку:
– Ты – лучшее, что было в моей жизни, Тихая Вода. Если не вернусь, выкупись и найди себе мужчину, двух… трех… сколько захочешь. Главное – будь счастлива.
* * *
Площадь трёх улиц была небольшая и неизменно тихая. Сюда выходили лестницы кварталов рукодельниц, купеческого и ткацкого, потому люди вокруг жили мастеровые и степенные. На овальном пятачке с фонтаном тоже царило чинное спокойствие. На южной стороне площади приютилась уютная таверна с уличной едальней, на северной работала лавка с тканями и шитьём. Из-за этого здесь всегда было много женщин, приходивших за покупками или к фонтану – набрать воды, и мужчин, сидевших за столами едальни в тени пышного мирта.
Женщины болтали у фонтана, украдкой бросая взгляды в сторону мирта. Мужчины исподволь присматривались к женщинам и подходили завести беседу, если какая-то особенно понравилась.
Случалось, ревнивые жёны являлись на площадь, чтобы со скандалом увести супругов, которые, по их мнению, чрезмерно долго сидели в едальне и чрезмерно пристально наблюдали за собравшимися у фонтана. Но после тут снова воцарялись мир и спокойствие.
Этот порядок не менялся годами. Однако сегодняшним утром всё пошло не так, как обычно.
На площадь явились храмовые служки, расстелили в стороне от фонтана широкий ковёр, натянули над ним богатый навес на резных столбах, поставили изящные, обитые узорчатыми тканями кресла и низкий столик с дорогими яствами.
После этого старший прислужник протрубил в чеканный рожок, а затем громко объявил, что сегодня на площади один из верных слуг будет ждать встречи с победителем Железного Лба, а потому незачем толпиться рядом.
Спустя некоторое время носильщики принесли паланкин, из которого вышли многоликая с укрытым кисеей лицом и совершенно безоружный мечник храма. Они расположились под навесом, тогда как сопровождение сразу удалилось.
* * *
Стиг сдерживался, чтобы не накрыть ладонью саднящий под одеждой глубокий длинный порез. Если не вставать и не шевелиться, то вполне терпимо. Лекари Храма знали свое дело. Однако на такой жаре даже под тонким шелком заживающая рана постоянно напоминала о себе.
Аурика взяла мечника за запястье, отчего со стороны они, наверное, стали похожи на двух молодоженов, на пир к которым не явились гости. Стиг в который уж раз досадливо подумал, как ему хочется сбросить её руку. Он понимал: влюбленная девочка не виновата, что в его сердце пусто, как в старом кувшине.
Изо всех сил мужчина старался проявлять ответную нежность. Но именно это оказалось крайне мучительно. А почему, он не понимал. Аурика уже не один раз доказала и искренность своей привязанности, и свою доброту. Она была красива, наконец!
Так отчего же ему, неблагодарному, всего этого было мало?! Почему её внимание и проявление чувств не льстило, а вызывало глухое внутреннее раздражение, словно предстояло совершить что-то неприятное, но неизбежное? Стиг не хотел её обижать. Она нравилась ему, но… как невеста Карая или кого угодно другого, только не его собственная! Он не хотел её обнимать, и целовать тоже не хотел! Однако вынужден был это делать, тогда как внутри сотрясался от необъяснимого протеста.
Пока он пребывал в мучительном смятении, многоликая сидела молча, но через какое-то время ей это надоело, и она легонько стиснула мужскую ладонь:
– Не переживай, он придет. Я это видела.
Мечник тускло улыбнулся. Знала бы Аурика, что изводится он вовсе не из-за диковинного чужака, наверное, удивилась бы.
– Я не сомневаюсь, многоликая. Я просто не люблю ждать.
– Ну да, тоскливое занятие, – признала собеседница. – Скучно…
Она взяла с большого блюда персик и покрутила его в руках.
Площадь казалась пустой. Нет, люди ходили, всё так же набирали воду женщины, так же сидели в едальне мужчины. Поглядывали исподволь на многоликую и сидящего рядом с ней непривычно безоружного верного слугу, но откровенно глазеть не решался никто. Зеваки тоже не собирались, не таращились из окон или с крыш. Ослушаться предупреждения храма не решились даже самые отчаянные.
Стиг отмечал всё это про себя и никак не мог отделаться от ощущения, будто они с Аурикой одни в пустыне. В Миль-Канасе всегда и везде можно было ощутить неподалеку невесомое внимание многоликих, а уж нити мерцания горели всюду. Но только не здесь и не в это время. Сегодня Храм оставил без своего внимания и площадь, и улицы вокруг. Боялись спугнуть Сингура. Тут не было ни стражников, ни мечников, ни спешников. Даже ночных братьев – ни одного. А уж эти везде пытались просочиться. Впрочем, сегодня ни один не решился влезть в дела Храма.
– Стиг, скажи, – спросила вдруг Аурика, – Эная навещала тебя?
Его удивил этот вопрос.
– Нет, госпожа, она слишком многое пережила и ещё не оправилась, – ответил мечник.
– Я просила называть меня по имени, – даже по голосу было понятно, что она нахмурилась.
– Сейчас мы вне стен Храма, госпожа, я не могу себе позволить такой вольности, – про себя Стиг возблагодарил Джерта, что это действительно так, но на всякий случай перевёл тему разговора. – Тени уже удлинились, возможно, сегодня Сингур не появится…
– Появится, – твёрдо сказала Аурика. – Уже скоро.
Стиг огляделся. Площадь жила прежней жизнью, и ни одного нового человека на ней не появилось.