Служанка побледнела и закивала:
– Поняла, госпожа, поняла. Я мигом!
Когда она опрометью вылетела прочь, Эная вскочила и забегала по комнате. Брошь! Её брошь у посланницы Миаджана! О боги…
Она постаралась отыскать эту крысомордую, замерла посреди комнаты и сосредоточилась, отыскивая след её мерцания. Она помнила его. Но мерцания не было! Нигде. Даже его отголосков. Так не бывает!
Паника накрыла Энаю с головой, её даже затошнило. Джерт всемогущий…
И она уже не удивилась, когда вернувшаяся служанка, запыхавшаяся и вспотевшая, протараторила:
– Всё перерыла, госпожа моя, всё! И по коврам, и под матрасом, и по столикам, и по шкафам. Нигде нет…
Эная сделала глубокий вдох и сказала:
– Тогда возьму другую. С лазуритами. А об этой не болтай, не то мигом вылетишь. Поняла?
Девушка снова закивала.
– То-то же. Найдется, – сказала Эная. – А пока причеши меня.
Под ловкими руками прислужницы многоликая постепенно успокоилась. Ну пропала брошь, что ж теперь. Говорить об этом до поры никому не надо. Начнётся вой. Да и радовать не хотелось тех же Ири и Аурику своими промашками. Разберётся. На то она и многоликая. Отыщет эту крысомордую. А уж как отыщет, так и расскажет Безликому, что у той её брошь. А уж бессмертный муж наверняка придумает что-нибудь. Сейчас же надо сосредоточиться на главном: предстать перед господином во всей красе. С остальным она разберется. Позже.
И многоликая открыла ларец с украшениями, чтобы выбрать себе что-то другое.
* * *
Аурика ела конфеты и заливалась слезами. Конфеты были вкусные – из фиников и инжира, с сердцевинкой из хрустящего миндаля, обсыпанные тончайшей пудрой. И от этого горе юной многоликой становилось ещё горше. Конфет на широком расписном блюде становилось всё меньше, а страдания Аурики делались только сильнее. Она размазывала по щекам слезы, жевала и всхлипывала. Даже служанку попросила уйти, чтобы та не видела отчаяния госпожи.
Отправив в рот очередной приторный шарик, девушка жалобно заскулила. Поэтому тут же схватила следующее лакомство и запихала в рот. Слезы лились и лились ручьями.
Нет, многоликая не сожалела о возвращении Ири. Она искренне ему радовалась, она любила свою сестру и испытала невероятное облегчение, что та жива и здорова. И за Стига Аурика тоже была очень рада, потому что видела: он счастлив. Он никогда не смотрел на неё так, как смотрел на Ири. Никто никогда так не смотрел на Аурику!
Она разрыдалась в голос, хотя с набитым конфетами ртом это было сделать не так-то просто. С трудом проглотив финиковую приторность, Аурика отправила в рот следующий сладкий шарик и снова заскулила.
Стиг счастлив. Ири счастлива. Все счастливы. Даже этот бритый Сингур, который готов был идти против всего Миль-Канаса ради своей сестры и той чернокожей девушки из «Четырёх лун». Лишь Аурика сидела никому не нужная и давилась дорогими конфетами.
А старшие жёны? Боги, о них даже думать не хотелось! Пока они ещё молчат, но вот всё успокоится – и уж тогда наговорятся всласть. Всё-всё ей припомнят. А отец? Перед ним было стыднее всего! И почему-то ещё перед Стигом. Такой дурой Аурика никогда не была! Сейчас она чувствовала себя даже глупее Энаи, а это что-то да значило!
В общем, все вокруг были счастливы. У одной Аурики единственная радость была – наесться конфет. И умереть. Да. Объесться конфет и умереть! А потом её, невыразимо прекрасную, оденут в погребальное платье, положат на каменный, усыпанный цветами постамент посреди Храма и уже никто, никто не сможет ничего ей сказать и ни в чем упрекнуть! И все будут жалеть, очень жалеть, что были холодны к ее прекрасной исстрадавшейся душе… От этой живо представленной картины и, конечно, от жалости к себе Аурика снова зарыдала и засунула в рот сразу две конфетки.
Смерть. Это всё, что ей осталось!
Только Карая жалко. Он, наверное, расстроится такой её кончине. Ведь конфетки ей принес именно он. И Аурика заскулила уже от жалости к молодому мечнику, который всегда был весел и добр к ней, а потом будет убиваться пуще прочих, когда она умрет и в красивом платье…
Но тут икающую и яростно жующую многоликую кто-то очень ласково, очень бережно обнял за плечи. Она рывком повернула зареванное лицо и сквозь пелену слёз увидела грустного-грустного Стига.
Теперь уж ничто не смогло остановить Аурику, даже чувство собственного достоинства и мысль о том, что для любого мечника – огромное испытание видеть деву Храма в таком ужасающем состоянии. Девушка уткнулась в грудь своему недавнему жениху, с трудом проглотила недожёванную конфету и зарыдала с таким глухим отчаянием, что у Стига, будь он чуть послабее, непременно разорвалось бы сердце.
Какое-то время многоликая надрывно плакала в мужское плечо, но вскоре устала и помахала в воздухе рукой. Мечник всё понял без слов – протянул ей шёлковую салфетку, и девушка уткнулась в неё, вытирая лицо.
Стиг молчал, терпеливо ожидая, когда она успокоится. Подал лимонной воды в стакане, и Аурика, клацая зубами по чеканному краю, выпила, едва не задохнувшись после сладости конфет от невероятной кислоты. И снова хлынули слезы. И снова Стиг её обнял и мягко гладил по плечам, а она снова пыталась успокоиться. Когда, наконец, получилось, девушка вытерла лицо свежей салфеткой и гнусаво спросила:
– Зачем ты пришёл?
– Узнать, как ты, – ответил он.
– Узнал? – обиженно спросила Аурика, словно он был в чем-то перед ней виноват.
– Узнал. И мне это очень не нравится.
Она шмыгнула носом и взяла с блюда новую конфету:
– Думаешь, мне нравится? – девушка угрюмо жевала, а мечник смотрел на неё, мысленно подбирая слова.
– Аурика, ты плачешь оттого, что мы больше не вместе, или…
Юная дева Храма отложила конфету и вздохнула:
– Я плачу оттого, что я плохая многоликая. Я совершила очень много ошибок, и теперь все будут шептаться у меня за спиной и говорить, что я глупая и пустая.
На глаза у неё снова навернулись слезы, а у Стига брови поползли на лоб.
– Зачем кому-то такое говорить? Это же неправда… – он совершенно растерялся от ее умозаключений.
– Нет, правда! Мои видения врут. Я видела, что ты мой жених. Видела, что мы будем вместе, что у нас будет дочь! И я не видела возвращения Ири. Чуть не заставила тебя на мне жениться! Я не умею предсказывать!!!
Она почти кричала, вскочила на ноги, и слезы снова текли ручьями.
Стиг бережно, но твердо взял её за руки и усадил обратно:
– Во-первых, твои предсказания сбылись все до единого. Ты помогла отыскать чужака, когда другие девы храма оказались бессильны. Во-вторых, только благодаря тебе смогла вернуться Ири.
Девушка часто-часто хлопала ресницами, пытаясь сморгнуть слезы.
– Ну и ещё, – мягко продолжил Стиг, – ты ведь не врала про свои видения о нас?
Она, опустив глаза, покачала головой.
– А что ты видела о нас, Аурика? Расскажи, – попросил мечник.
– Я видела, как мы целуемся в лабиринте, как ты даришь мне засахаренные цветы, видела, что ты меня обнимаешь. Видела, как ты берёшь на руки мою дочь…
– Твою дочь?
– Да!
Он улыбнулся:
– Аурика, но мы и правда целовались в лабиринте, я дарил тебе засахаренные цветы. И… разве я не смогу взять на руки твою дочь, когда она у тебя родится? Ты запретишь?
Глаза девушки округлились.
– Ты видела, что над нами совершают свадебный обряд? – снова спросил Стиг.
Многоликая покачала головой.
– То есть ты решила, что раз мы целуемся и я дарю тебе лакомства, а потом держу на руках твою дочь – мы муж и жена? – уточнил он.
Девушка кивнула и даже не догадалась, что Стиг в этот миг едва сдержался, чтобы с облегчением не выдохнуть.
– Понимаешь, старшие жены ведь не просто так говорят, что толковать видения нужно учиться. Ты очень талантливая многоликая, но… тебе нужно чуть больше опыта, – очень осторожно заключил мечник.
Наконец-то Аурика перестала всхлипывать и посмотрела на него без отчаяния в глазах.