Генри Лайон Олди
Чёрный ход
Рут и так приходится нелегко с этой сворой демонов, и каждое сказанное здесь слово наверняка станет известно им.
Пролог
Вечерняя заря угасала на западе.
Последние отблески падали на уступы Скалистых гор, словно лепестки дикой розы. Темнели, превращались в давленую вишню, подёргивались пеплом. Ночь заявляла свои права на участок, оформленный по всем правилам в земельном управлении небесной канцелярии, по два с половиной доллара за акр — Великие Равнины, моря бизоньей травы, холмистые предгорья, поросшие саскатуном и можжевельником, суровые пески Красной пустыни на юге, край бесчисленных озёр и сосновых лесов, что раскинулся к северу.
Боясь замарать пёрышки, ущербная луна вскарабкалась повыше. В её присутствии звёзды тускнели, утрачивали блеск, делаясь едва различимыми. Жёлтый совиный глаз не мигая взирал на прерию, высматривая поживу. В любую секунду луна была готова распахнуть крылья, сорваться с места и камнем упасть на добычу.
Одинокий всадник ехал шагом.
Здесь, на краю индейской территории, мало кто рисковал путешествовать в одиночку. А в тёмное время суток — считай, никто. Однако всадник, похоже, не был обеспокоен. Руки его лежали на луке седла, перебирая повод, как священник перебирает чётки. Тень от шляпы, низко надвинутой на лоб, не позволяла разглядеть лицо. Бледный свет луны не мог справиться с этой упрямой тенью.
Пользуясь случаем, лошадь на ходу опускала морду, срывая метёлку дикого овса или пучок сочных, налившихся молочной мякотью колосков житняка. Всадник ей в этом не то чтобы потворствовал, но по крайней мере не мешал.
Воздух полнился запахами чабреца, полыни и шалфея. Время от времени всё это забивал аромат цветущих флоксов. Прохладный ветер играл с пóлами расстёгнутой куртки всадника, но сил его хватало только на бахрому. Качнуть как следует плотную воловью кожу у ветра не получалось. Утомившись, он чуткими пальцами огладил две кобуры с револьверами — и унёсся прочь, в сторону Элмер-Крик.
Застёгнутые клапаны кобур ясно говорили о том, что их хозяин не ждёт нападения.
Впереди показалось одинокое строение. В мутном окне теплился жёлтый огонёк — младший брат луны. Одиночество хибары было обманчивым — подъехав ближе, любой обнаружил бы в ста ярдах от неё две дюжины времянок, собранных на скорую руку. В дело пошли обломки досок, листы кровельной жести, куски брезента, бычьи шкуры, старые и потрескавшиеся, сланец, ветки, брёвна, какие помельче.
Крыша над головой есть? Ветер не задувает?
Ну и ладно.
Облавной дугой времянки обступали по краю неглубокий котлован. На дне котлована копилась смола — ночная тьма. Она казалась жирной, маслянистой, гуще ночи, павшей на прерию. Неудивительно: к запахам растений здесь явственно примешивался тяжкий дух сырой нефти, а в чёрных тенях тускло отблёскивала металлическая конструкция, напоминавшая гигантского палочника — нефтяной насос.
Всадник тронул повод.
Лошадь послушно взяла левее, обходя нефтепромысел. Копыта ступали мягко, звук был глухой, тихий, едва слышный с десяти ярдов. Подберись кто-нибудь к всаднику, обнаружил бы, что все четыре лошадиные ноги тщательно обмотаны тряпками.
Быть услышанным всадник не желал.
Оставив промысел за спиной, он двинулся вглубь индейских земель. Трижды останавливался, слушал ночную музыку. Шорох травы под ветром. Далёкое тявканье койота. Шелест крыльев нетопыря, перечеркнувшего щербатый лунный диск. Вздохи камыша на берегу реки.
Дыхание людей.
Дозор шошонов, притаившийся в высокой траве, знал, что белый человек не способен их видеть или слышать. Тем не менее, по спинам воинов пробежал зябкий холодок. Этот бледнолицый — не дух ли он? Старики говорили, после полуночи в здешних краях можно встретить коварных нинимби, только прикидывающихся людьми.
Зазеваешься, наградят лихорадкой.
Всадник тронул лошадь пятками. Он проехал в двадцати шагах от шошонского дозора, углубился в прерию ещё на полмили, а потом свернул на восток. Он возвращался обратно, но не тем путём, которым прибыл. В сторону индейцев всадник даже не взглянул.
Путь вывел его опять к нефтепромыслу, но теперь индейская территория осталась у всадника за спиной. Спешившись в узкой ложбинке, он стреножил лошадь и змеёй скользнул вверх по склону.
Вскоре он уже лежал на краю котлована. Удовлетворённый темнотой и безмолвием, царившими вокруг, больше не прячась, встал в полный рост. Извлёк из-под куртки кожаный мешочек, развязал шнурок. С холодным любопытством луна глядела через его плечо на пук промасленных тряпок. Человек взвесил тряпьё на ладони: похоже, оно было достаточно тяжёлым. Не иначе, внутри притаился камень или кусок железа.