Обычно такое орудие должно использоваться против доспехов – там, где не помогают стрелы. Однако в моём мире не было странных деревень, жители которых почти неуязвимы и приходится их останавливать тяжёлыми средствами.
– Смотрите! – шепчет Арназ.
Вдали стоит Аделари и подаёт нам сигналы: то ли пригнуться, то ли заткнуться. Мы на всякий случай сделали и то, и другое.
– Что там? – спрашивает Лира.
Девушка в панике. Во время прошлой битвы она чуть не рассталась с жизнью, поэтому вдвойне удивительно, что она не захотела остаться дома, а пошла с нами.
– Похоже, Аделари заметила опасность.
Очень тихо и очень аккуратно крадусь вперёд, чтобы проверить. Не успеваю даже приблизиться к девушке-разведчику, как вижу, что её так насторожило: впереди сидит старик на корточках и испражняется. Похоже, в Гуменде не существует понятия «туалет», поэтому жители просто идут в лес, чтобы справить нужду.
Вот, что за вонь примешивалась к развевающемуся в воздухе разложению. Тут везде туалет.
Причём старик даже не стал прятаться за деревом, чтобы выполнить естественные потребности скрытым от чужих глаз. Он находится в зоне прямой видимости остальных жителей деревни и никто не обращает на него внимания.
– Какие же мерзкие... – шепчет Аделари.
– Всё равно, что звери, – подтверждаю.
Представить себе не могу, что буду вот так, при всех, сидеть на земле и облегчаться. Для этого нужно совсем другое мышление.
Гуменд, кажется, стал даже отвратительнее, чем когда я был тут несколько лет назад: облезлые дома, больше похожие на шалаши, везде разруха, и жители... все голые, разукрашенные, пытаются воспроизвести рисунки Хосо на своих телах. Все покрыты татуировками, включая детей. И никто не прикрывается: мужчины с болтающимися детородными органами, женщины с грудями.
Прямо в этот момент на земле валяется молодая девушка, пока подростки пинают её ногами. Похоже, здесь не проходит и минуты, чтобы кого-нибудь не избили.
Не будь у жителей красных жемчужин, они бы уже давно друг друга поубивали.
– Фаргар мне казался дикой деревней, – говорит Аделари. – Но это...
Полностью с ней согласен. Человек, помимо интеллекта, возвышается над всеми остальными существами ещё и мерами приличия, которые выдумал для себя. Один испражняется у всех на виду, другой мастурбирует посреди деревни, третий ковыряется в носу и ест собственные сопли.
Долгое время я раздумывал, как научить жителей Дарграга писать, чтобы они могли отправлять письма друг другу. Здесь же даже говорить не умеют. Вместо общения у них – крики с разными интонациями.
– Что делаем? – спрашивает Аделари.
– А что остаётся? – спрашиваю. – Продолжай выжидать. Увидишь что подозрительное – подай знак.
Такое ощущение, будто в этом месте эволюция дала сбой и пошла по неверному пути. Вместо развития интеллекта и сотрудничества между индивидами – она сконцентрировалась на воинственности и агрессии.
Или всё наоборот: это с нормальным человеком эволюция дала сбой.
В глубоко задумчивом настроении я возвращаюсь обратно к ребятам и смотрю, как Буг с Вардисом взводят баллисту. Медленно, со скрипом натягивается тетива толщиной с большой палец на ноге. От одних только звуков дрожь пробирает. Даже приблизительно не представляю, какая энергия таится в этом механизме. Выпущенная стрела легко пробьёт навылет любой из здешних домов.
– Приготовьтесь, – говорю.
Вот-вот состоится битва.
Мои люди напряжены.
То, что произойдёт через несколько минут – нельзя назвать ни красивым, ни величественным. Это грязная, отвратительная работа, которую никто не хочет делать, но иногда нужно смириться и закатать рукава.
Победим Гуменд и навсегда обезопасим нашу землю от дикарей и их налётов. Последний очаг хаоса будет уничтожен.
Остаётся лишь надеяться, что мы не заплатим за это своими жизнями.
Чувствую, как мандраж поднимается к груди. Точно такое же чувство было во время предыдущего сражения: ощущение смертельной опасности, от которой тебя могут спасти только собственные навыки. И немного удачи, конечно же. Куда без неё?
– У меня одной руки трясутся? – спрашивает Зулла.
Всегда ценил её за прямоту.
– Не только у тебя, – отвечает Брас.
Люди в толпе тихо переговариваются. Невозможно стоять перед вражеской деревней и оставаться хладнокровным. В конце концов, это может быть последний день в твоей жизни.
– Напомни, почему мы здесь собрались? – спрашивает Арназ.
– Чтобы убить всех, кто нам не нравится, – отвечает Хоб.
– А, тогда ладно.
Арназ собирался усмехнуться в своей ехидной манере, но улыбка получилась безумная. Нельзя всерьёз смеяться над смертью, всегда на заднем плане останется чувство тревоги и обречённости.
– А фаргаровцы-то не переживают, – говорит Вардис. – Посмотрите на них, сидят там, будто никто из них не собирается сегодня умирать.
– Гарн, – говорит Зулла. – Ты подумал, что мы будем делать, если эти суки нас кинут?
Девушка задала вопрос, который беспокоил каждого присутствующего больше всего. Он вызвал лёгкий ропот среди соплеменников. Этот вопрос тревожил меня всё это время, но я не отправился бы в поход, полностью полагаясь на слово Дверона. Мы и без них – грозная сила.
– Будем продолжать сражаться, – отвечаю. – Приложим двойные усилия.
Смотрю, как дарграговцы выполняют суетливые ритуалы, чтобы справиться с беспокойством. Кто-то поправляет завязки брони, кто-то разминает запястья, кто-то сидит с закрытыми глазами. И ни один из них не оборачивается, разглядывая путь к отступлению.
Похоже, мне и правда верят.
Доверяют даже свои жизни.
Чуть в стороне я вижу странное животное, пробегающее мимо: больше всего оно похоже на волка, но с четырьмя глазами и необыкновенно длинными ушами. Существо останавливается, глядит на нас, после чего трусцой скрывается за деревьями.
– Братья! – говорю достаточно громко, чтобы меня услышали все соплеменники. – Я горд тем, что стою здесь рядом с вами! Я горжусь тем, что вырос в Дарграге и могу называть вас сородичами. Вы все для меня – одна большая семья.
– Даже я? – спрашивает Ройс.
– Нет, – говорю. – Ты приёмный.
Лёгкий смешок прокатывается по толпе.
– Конечно и ты, балбес. Не знаю, можно ли признаваться в любви таком количеству людей, но именно это я и делаю сейчас.
Две сотни человек, две сотни знакомых и с каждым из них у меня есть какое-то воспоминание. За годы в Дарграге я успел познакомиться и поговорить со всеми. Если хоть кто-нибудь из них умрёт сегодня, это не будет потеря случайного человека, на которого мне плевать. Это будет потеря хорошего знакомого.
Я успел подружиться со всеми, кто тренировался на стадионе.
– А теперь, – кричу. – Хватит разводить сопли! Пора убивать!
Больше не имеет смысла таиться. Пусть наши крики услышит весь Гуменд и пусть каждый из них поймёт, зачем мы пришли. Плевать, что они нас не боятся, плевать, что они будут бросаться на наши мечи, не заботясь о своей жизни, плевать на их грязные, гнилые зубы, которыми они будут стараться нас укусить.
Лишь одно имеет значение – мы.
– Дарграг! – кричу. – Зачем вы сюда пришли?
– Убивать! – кричит Хоб и остальные поддерживают его клич.
– Громче! Пусть все услышат, что их ждёт.
– Убивать! – ревёт толпа передо мной.
– Так покажите это им!
Две дюжины человек хватают баллисты и отрывают их от земли. Мы всходим на пригорок, за которым прятались, и оказываемся на равнине. Перед нами – весь Гуменд. Дикари в деревне беснуются: не то бегают, не то танцуют, не то просто трясут конечностями в припадке. Выглядит дико и противоестественно, будто каждая часть тела у них – отдельный организм.
Однажды я оказался на рок концерте, где меня сбила толпа бешеных металюг, пляшущих и пинающих друг друга в музыкальном экстазе.