Причём очень хотелось бы, чтобы местные женились и выходили замуж за людей из других деревень. Нужно как можно больше расширять генофонд.
— Так я позову её жить со мной.
— Вдруг она не может жить по эту сторону хребта. Больные лёгкие, не переносит сухой воздух. Да и вообще ей не нравится периодически лезть на стену и отстреливаться от гигантских скорпионов. Что ты будешь делать?
— Поеду жить к ней, построю там дом.
— И бросишь всех этих друзей? — спрашиваю и указываю на ребят вокруг. — Закончишь общение с близкими, рядом с которыми родился и вырос?
Хожу между рядами людей, старательно выводящих буквы на песке. Изначально мне казалось, что двойник полностью уничтожит мою репутацию в этой деревне и все окружающие навсегда изменят ко мне отношение. Но я был приятно удивлён, когда ошибся.
Ко мне стали относиться даже лучше, с сочувствием. Разве что родители Грисель изредка бросают на меня неприязненные взгляды, будто я каким-то образом поспособствовал смерти их дочери, но это всё. Остальные жители по-прежнему воспринимают меня как друга, соплеменника и наставника.
— Письмо, — говорю. — Это ваша речь, запечатлённая в твёрдом куске дерева, камня или бумаги. Ваши собственные слова, которые может прочитать любой человек. Разве это не здорово? Иметь возможность в любой момент что-то сказать, а услышат вас через несколько дней, во множестве дней пути отсюда. Нужен лишь человек, который доставит послание.
— Посланник и сам может передать послание, — отвечает Симмос. — Голосом.
— Посланник может забыть, что ты сказал, неверно воспроизвести, исказить смысл, добавить ненужную интонацию. И это касается только одного послания. Что, если ему нужно будет передать сразу сотню?
У соплеменников ко мне огромный кредит доверия, но даже с ним я ощущаю, как трудно продвигать повальное образование. Они сопротивляются. Трудно приучать себя к чему-то новому, если это не принесёт сиюминутную выгоду. Упражнения с копьём и боевыми построениями проходили гораздо легче.
— С этого дня, — говорю. — Тренировки с оружием будут чередоваться с письмом до тех пор, пока вы не научитесь свободно излагать свои мысли палочкой на песке или куском угля на камне. Так что в ваших же интересах как можно быстрее усвоить нужное знание и подтягивать тех, кто отстаёт.
Вокруг слышится выдох сожаления.
Но это нужно сделать — пора прокладывать связи между деревнями, сближаться, торговать. Пока люди не умеют писать, никакая торговля не будет эффективной.
— Не надо тут у меня вздыхать, — говорю. — Я всё делаю ради вашего же блага. Так что быстро все собрались и взглянули на новую букву.
Рисую на скале букву «У».
Сотни палочек повторяют на земле заданный символ.
Большинство из присутствующих делает это с невероятно страдальческим видом, но есть и те, кто смотрит на новые занятия с воодушевлением. Значит, некоторым понравилась идея записывать слова. Вот бы увидеть их лица, если бы они увидели способ запечатлевать отрезки происходящего — видеозапись. У них бы головы взорвались.
Всё равно, что глядеть в прошлое, окно во времени.
Уверен, соплеменники быстро освоят новое знание. Это не учить иностранный язык, запоминать перевод каждого глагола и предлога к нему. Язык уже существует, осталось лишь назначить письменный символ каждому звуку.
Проще простого.
— А вот это, — говорю. — Буква «Э».
— Ты сам это придумал? — кричит Арназ. — Записывать голоса кривыми линиями?
— Сам, — отвечаю.
Встречайте, перед вами не только Шекспир, Архимед и Аттила-завоеватель, но ещё и Кирилл с Мефодием в одном лице. Насколько я самовлюблённый человек, чтобы назвать эту письменность «гарнница»? Кто меня уличит в копировании чужой интеллектуальной собственности?
Никто.
Здесь нет такого понятия, как «интеллектуальная собственность». Тут и обычную могут отобрать, что говорить о произведениях разума.
— Этот способ записи звуков называется «гарнница», — говорю.
Вот такой я человек: нагло ворую, присваиваю и выдаю за своё. Пожинаю чужие лавры и совсем не раскаиваюсь.
— Это буква «Ы», — говорю. — И на этом сегодняшний список закончим, остальное перенесём на будущие дни, а пока займёмся изучением этих пяти штук. Они должны мгновенно появляться в вашей голове, когда вы думаете о них. Вы должны их писать правильно, чтобы другой человек не гадал, что это за буква. Но самое главное, вы сами должны поверить, насколько письменность важна.
Сначала мы изучим простые гласные, затем подставим перед ними простые согласные, соединяя буквы в пары: «та», «бу», «мэ». Следом пойдут сложные гласные, распадающиеся на два звука: «я» — «й-а», «ю» — «й-у». И в самом конце сложные согласные вроде «щ». Постепенно мы выучим весь алфавит, и даже самый большой тугодум, вроде Симмоса, научится излагать письмом любую свою мысль.
Под моим присмотром соплеменники снова и снова вырисовывают нужные символы, после чего я даю каждому из них задание на дом — разбиться на группы и продолжать рисовать буквы, проверять их друг у друга.
Пусть сейчас они не понимают, зачем они учат что-то непонятное. Но однажды узнают.
Они всё поймут.
А затем мы займёмся математикой. Научу их сложению и вычитанию в столбик, таблице умножения, нулю и отрицательным числам. Если уж мы решили развиваться, то нужно делать это правильно.
Глава 17
Ночь, стрекотание глезегов за окном — местный аналог кузнечиков, что водятся по всей пустыне и питаются редкой сухой травой.
Лежу в кровати, под чистым льняным одеялом. Мягко, приятно, ворочаюсь и не могу нарадоваться обыкновенной постели. Как же мне не хватало домашнего уюта. Ночуя под открытым небом, я успел позабыть, какое же это восхитительное чувство: лежать в удобной позе, когда ничто не затекает, ничто не мёрзнет.
— Ох, как приятно, — говорю.
— Ты уже третий день тут спишь, — замечает Вардис. — И третий день кряхтишь, будто всю жизнь на голой земле ночевал.
— Я наслаждаюсь обыкновенными вещами. Не обязательно ждать, пока ты что-то потеряешь, чтобы осознать его значимость.
Ворочаюсь, улыбаюсь.
А ещё я полностью чистый, ни грамма земли в волосах, никакого пота, никакой грязи под ногтями. Я даже побрился собственным метательным ножом. Наточил его до такого состояния, что волос разрезается на две части, если упадёт на лезвие.
Чего мне сейчас не хватает, это маски для лица и пары долек огурчика, чтобы положить на глаза. Немного приятной музыки, махровый халат и свечи с ароматом. Полное, абсолютное расслабление.
— Знаете, ребята, — говорю. — Нам нужно снова отправиться за хребет и половить рыбу в озере.
— В каком смысле? — спрашивает Вардис.
Совсем забыл, что местные жители совсем ничего не знают о воде и их обитателях. Один раз искупались в озерце за Фаргаром, но этого было явно недостаточно.
— Рыба, — говорю. — Это такое животное, которое живёт только в воде.
— В воде может кто-то жить?
— Конечно. Есть существа, которые дышат водой.
Точнее кислородом, растворённым в воде, но брату такие подробности не нужны.
— Ты шутишь…
— Вовсе нет, — говорю. — Спроси у Зуллы, если хочешь.
— То есть эти рыбы находятся под водой, пьют её и дышат ей? А что будет, если она окажется на воздухе?
— Сдохнет…
Вардис присвистывает: не может поверить в существование настолько странных животных. Это я ещё не рассказывал про удильщиков, что живут на глубине в пару километров и заманивают жертв лампочкой, растущей из головы.
— Эй, Буг, слыхал про существ, что в воде живут? — спрашивает Вардис.
Мой второй брат отвернулся к стене и лежит неподвижно. Если подумать, то последние дни он всегда приходил домой и тут же от нас отворачивался. Он ни слова не сказал за последние три ночи, хотя раньше мы постоянно болтали.
— Буг, — говорю. — Что с тобой?