Молчит. Вроде ещё не спит, но и отвечать не хочет. Вардис встаёт с кровати, подходит к близнецу и заглядывает тому в лицо.
— Эй, — шепчет. — Не спишь?
— Отстаньте, — отвечает Буг.
За все годы жизни в Дарграге я ни разу не замечал, чтобы Буг был не в настроении. Если он когда и обижался, то очень быстро отходил. Он никогда не был из тех людей, что ведут тетрадь с учётом каждого инцидента, когда на него косо посмотрели, толкнули плечом или наступили на ногу. Буг всегда был человеком, над которым можно шутить сколько вздумается и он искренне поддержит шутку.
А сейчас он лежит к нам спиной, совершенно игнорируя наше присутствие. Теперь и я встаю, останавливаюсь у кровати брата.
— Он на меня в обиде, — говорю. — Буг, не знаю, что я сделал, но я искренне прошу у тебя прощения. Ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе никаких неудобств. Просто скажи, где я провинился.
— Ты что, лазил в его тарелку? — спрашивает Вардис. — Никому нельзя лазить в тарелку Буга.
— Я серьёзно.
— Да брось. Мы же постоянно ржём над всем подряд. Хотя… это всё происходит днём. Даже и не вспомню, когда Буг последний раз болтал с нами ночью.
— Буг, — говорю. — Кончай придуриваться и скажи, наконец, что не так.
— Всё так, идите спать, — отвечает Буг, не поворачиваясь.
Однако я по голосу слышу: что-то совершенно точно не в порядке. Таким тоном отвечают не когда конфликт решён, а когда от него отмахиваются и не хотят разбирать его на части.
Понятия не имею, какую гадость ему сделал. Буг не тот человек, что станет обижаться по какой-то надуманной причине: если он отвернулся к стенке и не разговаривает, значит я очень сильно его обидел. Что же это за повод такой, который для него имеет огромное значения, а я его даже не помню?
— Ты что, заболел? — спрашивает Вардис.
— Всё нормально, — отвечает Буг и на этот раз в его голосе проступает нетерпение.
Ему никогда не нравилось повышенное внимание к себе. Это Вардис у нас душа компании и на всех посиделках приковывает к себе взгляды. Два близнеца с одинаковой внешностью, но с кардинально разными характерами.
— Буг, — говорю. — Мы не пойдём спать, пока ты всё не расскажешь.
Молчит, не отвечает.
Пытаюсь вспомнить, когда я впервые заметил в нём странное поведение. Давновато. Сначала брат стал меня избегать, а затем и вовсе начал как-то странно на меня смотреть. Со временем это только усилилось.
— Признавайся, — говорю.
— Не надо строить тут из себя непонятно что, — поддерживает Вардис. — Говори уже, чтобы мы успокоились и вернулись в свои кровати.
— Ладно, — отвечает Буг и поворачивается. — Вы хотите знать, что не так? Пожалуйста. У Гарна с собой целых три Дара от могучих существ, три круглых шарика в трусах.
— Помимо его собственных шариков, — вмешивается Вардис.
Однако, время для шуток неподходящее, никто не смеётся.
— Мне неприятно спать рядом с человеком, который якшается с нашими врагами. Хотите, чтобы мы снова стали тремя дружными братьями? Пусть их уничтожит. Вот и всё, что я хотел сказать. Теперь, надеюсь, вы дадите мне поспать.
— Дары? — спрашиваю. — Никто в деревне не против того, что у меня их три штуки.
— Я против, — отвечает спина Буга.
— Почему?
Молчит, дышит недовольно.
— Почему? — спрашиваю. — Дары много раз меня выручали, они помогли нам в битве с Гумендом, они спасли отца.
— Мне не нравятся существа, которые дают их людям. И не нравятся люди, которые их берут. Это всё не просто так.
— Возможно, ты прав, — говорю. — Я разговаривал с двумя и они оба были высокомерными, не считали людей за равных. К ним определённо нужно относиться с подозрением. Но и полностью отбрасывать Дары может оказаться излишним.
Не удивительно, что Буг ненавидит всемогущих существ. Благодаря красным Дарам погибли Рикке и Амауд в Гуменде. Из-за бордовой лишилась жизни Грисель. Ненависть к жемчужинам могла появиться у него ещё в тот момент, когда мы впервые пересекли хребет, чтобы спасти Вардиса с Лирой из цепких лап дикарей.
У любого здравомыслящего человека могут появиться сомнения по их поводу. И если так задуматься, странно, что один лишь Буг относится к ним с подозрением.
— Ты прав, — говорю. — Есть что-то в твоих словах. Давай так: я постараюсь пользоваться Дарами как можно меньше и только для того, чтобы спасать жизни друзей.
Не уверен, что смогу сдержать обещание. Мне очень нравятся Дары, я люблю их разглядывать, достаю по сто раз на день, сжимаю в руке, замедляю время ненадолго. Обожаю жемчужины.
Но и Буга надо как-то успокоить.
Не хочу чувствовать неприязнь от собственного брата.
— Идёт, — говорит Буг.
Мы пожимаем руки и возвращаемся в свои кровати. Пусть Буг до сих пор не успокоился, но я чувствую облегчение, что понимаю причины его напряжения. Любые проблемы нужно обсуждать, а не держать в себе, накапливая претензии и упрёки.
А ещё я надеюсь, что его ненависть к Дарам не связана с маской, что лежит у него в коробке под кроватью, рядом с мечом и бронёй.
Всё-таки эту штуку сделали для борьбы с Дарами.
Глава 18
Утро.
Вдвоём с Хумой ползаем по двору, выискиваем жуков, гусениц и вообще любых насекомых, которые может употребить в пищу летучая мышь. У нас тут не так много живности, как с плодородной стороны хребта, но всегда можно перехватить пару членистоногих.
— Смотри, — говорю. — Вон ползёт.
Впереди перебирает лапками небольшой паук: песочного цвета, сливающийся с землёй, когда стоит неподвижно.
— Моё! — отвечает летучая мышь неизвестным голосом.
С каждым днём её словарный запас растёт, она случайно выдаёт услышанные слова вне зависимости от того, как давно они были сказаны. Удивительная память у этой маленькой мышки.
Хума срывается с места, оглушает паука воплем и набрасывается на жертву, стараясь не просто съесть, но уничтожить свою цель. У неё появилась странная привычка есть только в моём присутствии. Каждый раз, когда Хума хватает очередного жука, она убеждается, что я смотрю, и только тогда принимается за трапезу. Если же отвернуться и смотреть в другую сторону, то она будет настойчиво привлекать внимание, чтобы я следил, как она поглощает пищу.
Похоже, в дикой природе местные летучие мыши никогда не едят в одиночку. Охотятся парами и всегда следят друг за другом, пока один из них ест. Приём пищи — процесс, во время которого существо становится уязвимым к возможным хищникам.
— Эй, — кричит летучая мышь.
— Да смотрю я, смотрю, — отвечаю.
Хума принимается за еду, а я сижу рядом и гляжу на происходящее. В какой-то момент летучая мышь поднимает голову и смотрит мне за спину. Я тоже оборачиваюсь и вижу прямо за мной девочку из Гуменда, удочерённую нашей семьёй.
Тихо же она передвигается. Должно быть, это врождённое умение детей из разрушенной нами деревни. Все, кто не имел достаточно мышц, или не вёл себя достаточно скрытно — автоматически становились целью для избиений другими жителями. Теперь она всегда перемещается так, будто за ней ведётся постоянная охота.
— Не надо к нам подкрадываться, — говорю.
— Соплячка мелкая, а ну иди сюда, — отвечает Хума голосом матери.
С каждым днём летучая мышь произносит всё более длинные фразы. Если всё продолжится, то через пару месяцев она сможет отыгрывать целые роли в наших спектаклях.
— Пришла посмотреть, как охотится летучая мышь? — спрашиваю.
Девочка заинтересованно смотрит на нас, сидящих у забора. Ей уже четыре года, но она до сих пор не умеет разговаривать: ходит вокруг в молчании и не издаёт ни звука. Трудно сказать, нравится ли ей в нашей деревне, но судя по виду, она всё больше к нам привыкает. Сомневаюсь, что её собственные родители относились к ней лучше.
И у неё до сих пор нет имени.
В Гуменде не существовало нормальной человеческой речи и всех сопутствующих элементов, поэтому всё это время девочка оставалась… просто девочкой. Мама посчитала, что она достаточно взрослая, чтобы самой выбрать себе имя. Она сделает это тогда, когда примет нас за своих.