Теперь эта сила перешла ко мне.
Я в точности знаю направление, с которого на меня глядят, и чувствую поверхностную эмоцию, которую испытывает человек — надежда. Похоже, так работает белая жемчужина. Осталось узнать, в чём особенность синей.
Глава 21
На следующий день я сплю до обеда, пока Хума ползает по моей кровати и отчаянно пытается меня разбудить.
Летучая мышь уже умеет охотиться сама, но привыкла делать это в моей компании, поэтому сидит на одеяле и постоянно проверяет, проснулся я или ещё нет. Всю бурю она просидела в погребе и даже не догадывается, какая опасность прошла мимо.
— Дай поспать, — говорю. — Не мешай.
— Кушать подано, — отвечает моим собственным голосом.
Покорми её один раз и теперь она будет требовать еду до конца жизни.
— Иди поохоться сама, у тебя это прекрасно получается.
Хума недовольно хватает меня за палец на ноге и тянет из постели. Причём делает это так упорно, словно её крохотного тельца достаточно, чтобы сдвинуть меня с места. Дай ей чуть больше силы и она перевернёт кровать, чтобы заставить меня подняться.
— Найди Эллин и поохотьтесь вдвоём, — говорю. — Я даже разрешаю вам обоим поесть жуков, а меня оставьте в покое.
Но спать я больше не могу.
Просто лежу на кровати и наслаждаюсь тем, что никуда не нужно идти. У меня сегодня выходной: я его заработал рискуя жизнью и спасая сводную сестру.
— Проснулся? — в комнату входит мама, а за ней Вардис. Оба в передниках. — Вставай и пойдём есть.
— Мы приготовили тебе завтрак, братан.
Понимаю, что покоя мне не дадут, поэтому поднимаюсь, одеваюсь и иду в зал — там никого нет. Выхожу во двор и вижу всех: Буг, Вардис, Илея с Цилией, Холган в детском кресле и Эллин, которой я только вчера дал имя. Я чувствую все их взгляды: шесть человек смотрят на меня в этот момент с любовью, благодарностью, интересом. И только во взгляде Буга лёгкая неприязнь.
Семья сидит в беседке за столом, который ломится от еды: мясо жареное, вареное, салаты, супы, кувшины с компотами и настойками. Даже остатки мёда из Гуменда. Пока я дрых на своей кровати, они всё это готовили и даже не дёрнулись в мою сторону с просьбой о помощи.
Обычно большая готовка затрагивает каждого.
— Мы решили устроить праздник, братэлло, — объявляет Вардис.
— Иди мой руки и за стол! — добавляет Илея.
Завтракаем, или скорее обедаем.
Я рассказываю обо всём, что случилось с нами вчера.
Эллин уплетает еду за обе щеки: наконец-то она научилась есть что-то, кроме жуков. Холган хнычет и тянется к Хуме. Летучая мышь ползает в траве и выискивает насекомых. Цилия на своей волне. Мама поглядывает в мою сторону и я чувствую как на её языке вертится выговор, но она себя сдерживает, поскольку я вернул домой её приёмную дочурку.
— А потом он берёт и прыгает! — повторяет Вардис уже в пятый раз и опять смеётся, будто предыдущие разы его недостаточно насмешили. — Берёт и прыгает за частокол!
Шестой раз.
Заливается хохотом, будто это история о самом большом олухе на свете. Возможно, так оно и есть.
— Больше так не делай, ладно? — спрашивает Илея.
У неё в голове наверняка целая тирада, которая критикует моё безрассудство и недальновидность. Полностью её понимаю: выходить из деревни во время песчаной бури — нужно быть умалишённым.
— Я знал, что у меня получится, — говорю. — Где-то в глубине я чувствовал, что смогу догнать Эллин и вернуть. Какая-то внутренняя уверенность.
Больше мы эту тему не затрагиваем.
Сидим за столом, едим, обсуждаем всё на свете: от средств против муравьёв, до пошивки одежды к свадьбе Корта и Авиллы. Вчера вечером меня разыскивали в пустыне, ожидая увидеть обглоданные кости, а сегодня накопившиеся эмоции вылились в долгие посиделки.
Съесть всё, что находится на столе — физически невозможно. Но мы стараемся всеми силами, набиваем с братьями брюхо до тех пор, пока еда не просится наружу. Если бы мы были одни, то уже устроили бы соревнование, кто громче рыгнёт, но с двумя сёстрами и матерью приходится вести себя культурнее.
А затем Илея внезапно начинает плакать.
— Мам, ты чего? — спрашивает Вардис.
— Ничего, — отвечает.
Пытается скрыть слёзы, но это выходит плохо, поэтому она ещё больше привлекает к себе внимание. Порой я забываю, что люди в этой деревне — самые обыкновенные земледельцы, пастухи, обувщики и портные.
Это мы с братьями последнее время так много рисковали собой, что чувство опасности притупилось. Для Илеи же сегодня праздник, смешанный с тревогой. Сколько бы мы ни игнорировали этот вопрос, он никогда не исчезнет: вчера женщина чуть не потеряла сына и приёмную дочь.
И я даже примерно не представляю, насколько сильно это по ней ударило.
Я был в пустыне, прятался от песчаного торнадо, пока она кусала локти и переживала за нас даже больше, чем мы сами.
— Всё в порядке, — говорит.
Всё совсем не в порядке.
Мы с братьями идём обнимать Илею, а она лишь ещё больше рыдает. Она — очень сильная женщина, но бывают моменты, когда любого человека может расклеить. Какой бы сильный ни был человек, ему всегда нужен кто-то, на кого можно опереться. Но с тех пор, как Холган превратился в ребёнка, ей пришлось во всём полагаться на себя.
Надо что-то с этим сделать. Как-то исправить.
— Вардис, — говорю брату, когда мы стоим у бадьи с водой и моем грязные тарелки. — Тебе не кажется, что Илея — молодая и привлекательная женщина?
— В каком смысле?
Ей было восемнадцать, когда она родила меня. Сейчас ей тридцать пять лет — в самом расцвете сил и красоты.
— Может, ей стоило бы найти нового мужа.
— У неё уже есть муж, — отвечает брат неуверенно.
— Её муж едва ползать научился и ещё не скоро перестанет писаться в кроватке. Нам всем стоит относиться к нему, как ещё одному брату, а не к отцу.
— Пожалуй…
— Подумай пару дней и вспомни несколько приличных мужчин, чтобы их свести.
— Как ты себе это представляешь? — спрашивает Вардис. — Мама, мы нашли тебе нового мужика. Люби его, посели в нашем доме.
— Не так, — говорю. — Мы всё сделаем аккуратно и ненавязчиво. Устроим несколько случайных встреч в общей компании, проследим за их реакцией, а затем под нормальным предлогом оставим наедине. Первый раз, что-ли, сводничеством занимаешься?
— Вообще-то первый раз.
— Да, я тоже.
Моем грязную посуду.
— У Дверона нет жены, — говорит Вардис.
— С ума сошёл? Он недавно её потерял, дай человеку время поскорбить.
— Да, но ты только представь себе: наша мать — жена старосты Фаргара.
Странная картина. И абсолютно невозможная.
Думаю о том, есть ли у нас знакомые, которых можно свести с Илеей. Такие, чтобы и внешне привлекательные, и с юмором, и не болван. Ищем с Вардисом себе нового отчима. Пусть Илея пока даже не рассматривает такую мысль, но если мы приведём ей чистого, свежего кавалера, с бантиком на шее… Это может сработать.
Все люди отказываются знакомиться, ссылаясь на миллион причин, пока случайно не наткнутся на красивого и обаятельного человека. В этот момент все их принципы мгновенно испаряются.
— Эй, — говорит Вардис. — Что происходит?
Между нами в воздухе парит грязная тарелка, а мочалка протирает её от грязи сама по себе, никто из нас её не касается.
Стоит мне посмотреть на происходящее, как посуда падает обратно в бадью, обдавая нас разогретой на солнце водой.
Стоим, шокированные. Даже Хума, задремавшая у меня на плече, глядит на произошедшее с интересом.
Затем сама бадья поднимается в воздух, переворачивается, посуда с грохотом летит на землю. Деревянный таз поднимается всё выше, выше, выше… Создаётся впечатление, будто на неё внезапно перестала действовать сила земного притяжения и предмет решил упорхнуть вслед за птицами.