Тянусь к мечу на поясе, но его нет. Последние дни я хожу безоружный.
Ко мне приближается бородатый мужчина из Орнаса с медным ножом в руке. Скалится, слюна стекает изо рта. В его глазах я читаю желание убивать, увидеть мою кровь, умыться ею. Протягиваю вперёд левую руку и заставляю его левую ногу сдвинуться влево, а правую вправо. Принудительно опускаю его на шпагат и тот, корчась от боли, хватается за промежность.
Ещё один бежит ко мне сбоку, перескакивая через людей на земле. В руке у него кинжал. Той же голубой жемчужиной вырываю оружие у него из рук и заставляю клинок вонзиться мужчине в спину, между лопаток.
Какие-то воины из Фарагара и Орнаса сражаются с нашей охраной из Дарграга. Другие бегут. Такое чувство, будто я упустил что-то важное. Не уловил сути.
– Что происходит? – кричу.
– Гарн, пригнись! – велит Хоб. – Мы почти закончили.
– Что закончили?
Заставляю себя выпрямиться и посмотреть вокруг. Немногочисленные очаги сражения затихают. Что бы здесь ни началось, это завершилось очень быстро. Почти все вокруг либо лежат на земле, либо стоят на коленях, подняв руки вверх.
– Что за херня? – спрашиваю.
– Произошло именно то, что я тебе говорил, – отвечает Хоб. – Орнас сговорился с Фаргаром, чтобы нанести нам удар в спину, когда мы будем этого ожидать меньше всего.
– Не может такого быть! Я только сегодня проснулся рядом с Двероном и это был самый довольный человек на свете.
– Дверон тут ни при чём.
Внезапный мятеж подавлен.
Иду к центру стадиона и смотрю на женщин, закрывающих детей, на мужчин, бестолково вертящих головой. Одни жители Орнаса и Фаргара сговорились, чтобы перебить нас, а другие ниего об этом не знали. Точно так же, как и я сам.
– Я знал, что за их улыбками скрывается коварство, – говорит Хоб. – И знал, что они нападут, поэтому сказал Зулле с Аделари, чтобы они присматривали за тобой круглосуточно.
Смотрю на испуганных людей на стадионе, на убегающих в пустыню, в горы, к деревне. Никто из них не знал, что сегодня начнётся заварушка.
– Как? – спрашиваю. – Почему? Для чего?
– Праздник и правда был хорош, – говорит Аделари. – Жаль, что он закончился вот так.
Всё же было так хорошо, превосходно. Каким образом всё изменилось ровно на противоположное? Люди вокруг смеялись, пели, танцевали, веселились. А сейчас многочисленные трупы устилают землю.
– Великий человек! – произносит Хума на плече у Хоба. – Великий человек!
Смотрю на летучую мышь, она перелетает ко мне и по-дружески трётся о моё ухо. До сих пор в голове не укладывается, что веселье внезапно сменилось смертью. Похоже, что мне всё-таки удалось помирить жителей деревень, но только мирных жителей: женщин, детей, стариков, а так же не особо кровожадных мужчин. Всё это время мы веселились честно и открыто. Но какая-то часть воинов лишь притворялась. Носила маски с натянутыми улыбками, пряча под ними мрачные мины.
Забыли вражду девять десятых жителей четырёх деревень. Но оставшейся десятой хватило, чтобы все наши усилия отправить на свалку.
– Вон человек, который всё это устроил, – Хоб указывает на Зитруса, стоящего на коленях в центре.
– Ты серьёзно?
Подходим к мужчине, который смотрит на нас злобно, исподлобья.
– Зитрус, – говорю. – Ты хотел убить нас всех сегодня?
Понимаю, насколько глупо и убого это звучит, но не задать этот вопрос я просто не мог.
– Иди в задницу, – шипит яростно. – Уёбище тупорылое!
– Мы нанесли им слишком большое оскорбление, – говорит Хоб. – Убили старосту, назвали рабами. Они просто не могли с этим смириться.
– Кто ещё в этом участвовал?
– Подробности я пока не знаю, но это был Зитрус с Симоном. Они собрали самых доверенных людей для этого задания. Притащили с собой ножи и хотели напасть на всю охрану разом, чтобы мгновенно захватить контроль над ситуацией. Если бы у них получилось, наша деревня бы уже горела.
– Это правда? – снова спрашиваю у Зитруса. – Почему?
Молчит. Понимает, что за таким поступком неизбежно последует суровое наказание. Так зачем позориться, если он уже мертвец.
– Всё это время он вёл себя как лапочка, говорил добрые слова, но это для того, чтобы отвлечь наше внимание, – говорит Хоб. – Он хотел лишь одного – вернуть всё, как было прежде. Никакой союз ему не нужен.
– Сколько человек в этом участвовало? – спрашиваю.