И я уж точно не собираюсь прощать такие тяжкие проступки.
– Теперь твоя очередь, Стампал, – говорит Дверон. – Ты сам должен решить судьбу жителей своей деревни.
– Пощадить могу?
– Можешь, – говорю. – Если считаешь это честным.
Некоторое время Стампал медлит, переводя взгляд от одного человека к другому. Решение даётся ему очень тяжело, не смотря на внешнюю непроницаемость.
– Столбы, – наконец, произносит он.
– Ребята, – говорю. – Вы слышали приговор.
– Погодите! – взвизгивает старик. – Вы всех нас обречёте на смерть? Нас же так много! Кто будет сражаться, когда вы пойдёте на другие деревни? Карут, Грегмак, Брандз, они не встретят вас с распростёртыми объятиями.
– У нас достаточно людей, – отвечает Дверон. – Не устрой вы кровавого представления вчера, в четырёх деревнях насобиралось бы восемьсот человек. Но это ничего. Шестьсот нам вполне хватит.
– Не позорься, Тьен, – спокойно отвечает Симон. – Они уже приняли решение, так выпрями спину и встреть смерть с достоинством, как у нас принято.
Однако старик успокаиваться не собирается. Пока люди из Дарграга и Фаргара ведут пленников к столбам на отдалении, одного за другим, он кричит, плачет, умоляет. Постепенно его настроение переходит на окружающих и теперь несколько десятков людей в молчании пускают слёзы.
Поскольку делать сто пятьдесят столбов для заключённых никто не хочет, мы размещаем их у частокола, с северной стороны, привязывая верёвками у них за спиной. В ближайшие три дня жители деревни будут выходить только через западные врата, чтобы не встречаться с будущими мертвецами.
Привязываю людей, рядом пыхтит Дверон.
– Думаешь, смог бы меня победить? – спрашивает Симон с ухмылкой.
– Может быть, – говорю. – А может и нет.
– Я вижу это в тебе, потому что я сам такой. Когда ты встречаешь достойного соперника, ты хочешь сразиться с ним и узнать, насколько он хорош. И сам процесс драки захватывает больше, чем результат.
– Пожалуй.
– В любом случае я скоро умру. И ты никогда не узнаешь, чем бы завершилось наше противостояние. И ты будешь просыпаться среди ночи с мыслью: что бы случилось, если бы нам позволили дойти до финала.
В отличие от рукопашных драк, где коротышка ничего не сможет противопоставить гиганту, сражение с оружием – гораздо более тонкое искусство. Ты можешь махать огромным мечом, но какой в этом толк, когда быстрое и точное копьё вонзится в твою шею.
Если два противника примерно равны в мастерстве, никто не сможет определить по внешним признакам, каков будет итог схватки.
– Ты забыл про Роддера и Зитруса, – говорю. – Велика вероятность, что ни один из нас не дошёл бы до финала.
Симон недовольно фыркает, пока я связываю ему руки.
Через три дня этот человек будет мёртв.
– Не надо, – пищит Тьен. – Пожалуйста!
– Закрой пасть, убожество! – рявкает Зитрус, а затем переводит взгляд на меня. – Как жаль, что я не увижу твой конец, молокосос.
– Зато я увижу твой, – отвечает Симон. – Поверить не могу, что связался с этим неудачником. Он даже скрытную атаку спланировать не смог. Всего-то нужно было собрать десяток ребят и перерезать горло ключевым фигурам. Но нет, он рассказал о плане сотне друзей и выдал нас прежде, чем мы пришли в эту деревню!
Симон сплёвывает себе под ноги.
– Гарн, – говорит. – Ты и твоя деревня живы только потому, что всё организовал этот тупица. Если бы я занимался этим, мы бы сейчас не разговаривали.
Тьен брыкается, вырывается из держащих его рук. Глаза старика уже красные от слёз, но он продолжает умолять, будто отчаянное желание выжить может хоть как-то изменить его судьбу.
Нужно было раньше думать.
Когда ему только предлагали затею с внезапным нападением на людей, которые этого не ожидают. Наверняка он представлял себя победителем, стоящим рядом с пылающим Дарграгом. А теперь он сидит на горячем песке, пока его руки, сплошь покрытые синяками, стискивают верёвками.
Когда с делом покончено, я отхожу в сторону и смотрю на сто пятьдесят человек, понуро сидящих у частокола.
– Может, это слишком жестоко? – спрашиваю. – Обрекать их на долгую и мучительную смерть.
– Если хочешь, я предложу им быструю смерть на плахе, – отвечает Дверон. – Но сомневаюсь, что кто-нибудь из них согласится, когда есть хоть малейший шанс, что они переживут эти три дня.
Чувствую себя прескверно.
Неподалёку стоит Мурнаф и тот безымянный мужчина из Орнаса: два человека которых я поил ночью. Смотрят на происходящее с каменными физиономиями. Вот уж кто точно не захочет оказаться на месте прикованных ещё раз. Их спасло моё вмешательство, но эти полторы сотни я спасать не буду.