Совершён первый обмен ударами. Всё равно, что рукопожатие, знакомство двух соперников. Проба обороны. Каждый из сражающихся следит за тем, как противник двигается и какую стратегию использует.
И я кое-что узнал о моём противнике: передо мной типичный представитель грубой компенсации. Ему не достаёт техники, поэтому он действует по принципу «бей первым, чтобы не ударили тебя». Удары у него слепые, косые, медленные, и от них легко уклониться. Но попадись хотя бы под один – танцы закончатся.
– Неплохо, – говорю. – Весьма неплохо.
На самом деле очень плохо, но обижать его не хочу.
Делаю ложный рывок вперёд, чтобы спровоцировать удар. У всех копейщиков такая тактика: бей на расстоянии, бей, чтобы удержать расстояние. Мужчина действует абсолютно предсказуемо: видит моё приближение, тут же выбрасывает копьё вперёд, пользуясь преимуществом дальности.
Подставляю щит под удар, а затем делаю настоящий рывок вперёд, когда оружие Мурнафа возвращается. Он слишком поздно понял, что я затеваю. К тому моменту, когда он осознал, что происходит, я уже оказался достаточно близко, чтобы не бояться его оружия.
Его лицо скалится в ярости.
Из этой позиции у него очень мало вариантов действия и он, кажется, не знает ни одного нормального.
Пытается ударить меня серединой копья, чтобы отбросить подальше, но я заношу меч и делаю быстрый взмах сверху вниз. Если бы я попал ему по голове, то сражение мгновенно бы завершилось. Но вместо этого времени хватает лишь на удар по правой руке противника.
Деревянный меч хоть и не причиняет сильного вреда, но может вызывать дикую боль, если попадает по костяшкам пальцев. Всё равно, что прищемить руку дверью.
Меч ударяет по кисти противника, в то время как его удар отталкивает меня назад.
– Ах ты... – шипит Мурнаф.
Но я не даю ему завершить фразу.
Мчусь вперёд, чтобы нанести атаку в живот. Мужчина двигается медленно и неуклюже, особенно сейчас, когда он начал сомневаться в своих силах. Ударяет в меня копьём, но держит его слишком слабо повреждённой рукой. По правилам соревнования ему запрещается ей пользоваться, так как железный клинок разрубил бы её на две части. Но это больше не имеет значения.
Отбиваю его нелепый выпад в сторону, и деревянный конец меча утыкается в его солнечное сплетение.
– Ты покойник! – говорю.
Я даже не успел как следует запыхаться.
Люди с трибун аплодируют: все, кроме жителей Фаргара. Не каждый день они могут увидеть, как задохлик, вроде меня, унижает человека из так ненавистной всем деревни. Это победа: быстрая, точная, выверенная. Наверное, именно этого и стоило ожидать от первого раунда чемпионата. Одна сто двадцати восьмая чемпионата. Настоящие противники ждут впереди. И это наверняка будут парни из Дарграга.
– Гарн! Гарн! Гарн! – скандируют жители моей деревни.
Даже судьи, четыре человека, по одному от каждой деревни, хлопают моей победе. По крайней мере трое из них. От нашей деревни сидит Клифтон и он свистит, заложив мизинцы в рот.
– Победил Гарн! – объявляет он, довольный моим выступлением.
Два других человека по бокам от него согласно кивают.
– Ублюдок! – шепчет Мурнаф и замахивается, чтобы ударить копьём.
Я победил, сражение закончено.
Но то, что происходит сейчас – настоящая, яростная месть в ответ на оскорбление от проигрыша. Отбиваю копьё в сторону – он всё ещё держит его недостаточно сильно. А затем делаю сильный, хлёсткий удар деревянным мечом по голове, разбивая мужчине бровь.
Воспользовавшись секундным замешательством, бью по второй, здоровой руке. Копьё падает на землю, но это ещё не конец. Бью его по ногам, по плечам, по голове, закрытой руками. Мужчина падает на землю и ещё некоторое время я заставляю себя пинать его.
Я не взбешён, не рассержен. Во мне холодный, сухой расчёт.
Повернувшись к толпе, громко провозглашаю:
– Я говорил, что вам запрещается поднимать руку на других людей! Этот человек только что совершил недопустимый поступок и напал на человека после завершения поединка! Подобное мы просто не можем оставить безнаказанным!
Люди на стадионе замирают, я провожу взглядом по толпе и в какой-то момент замечаю Майру. Она хмурится и глядит в мою сторону. Почему-то в этот момент мне становится очень жаль человека, сидящего на земле с яростным видом. Но остановиться сейчас я не могу. Жалость и сострадание окружающие люди воспримут как слабость.
Милосердие в этом мире – всего лишь ругательство.
– Отнесите этого урода к столбу и привяжите, – говорю соплеменникам. – Три дня просидит без еды и воды – заслужит свободу и прощение!