Мистик нахмурился, Зоя впервые за два месяца рассказала что-то о её жизни с Чёрным, обычно были только сплошные переживания о нём самом. И то, что он услышал, не очень его обрадовало — его дружок, судя по всему, упражняется на выносливости и терпении своей женщины ежедневно.
— А он пьёт?
Она заколебалась, неотчётливо произнеся:
— Да.
— Зоя, но он хотя бы не обижает тебя? Ты же понимаешь, как это…
— Нет! Нет, нет, что ты, не обижает. Меня даже страшит его молчаливость и закрытость. Но и пальцем не тронул.
Мистик скептически слушал, тревожно чувствуя малейшие изменения её голоса. Она, светлая душа, не думала плохо о любимом, и готова была даже защищать его. А Мистик знал, что Чёрный в состоянии аффекта мог ударить, и сильно. Женщин он не бил никогда, но и дырки в черепе у него раньше не было.
Медленно-медленно они с Зоей дошли до подъезда. Она долго рылась в сумочке, искала ключи, и когда они с Мистиком, наконец, попали в тёплый подъезд, там даже показалось жарко. Отгородившись от метели толстой железной дверью, потом ещё одной, при ярком свете ламп, их разговор показался не таким беспокойным, как на улице.
Отдышавшись, они даже стали улыбаться. Из своей конторки поверх очков за ними пристально следила консьержка, Зою она, конечно, знала.
— Поднимешься? — как всегда спросила она его.
— Нет, — покачал головой Миша. — Не сегодня.
— Я буду переживать, там такая погода, вызови такси.
Он кивнул, жадно ловя глазами её лицо и отмечая про себя то, что она стала поправляться не только в талии, округлилась вся потихоньку.
— Иди, отогревайся, и не забудь выпить горячего чаю, — напутствовал он.
Зоя исчезла в лифте, когда он набрал номер, чтобы вызвать такси.
Ещё на лестничной площадке Зоя поняла, что в квартире у Славы гости. Музыка отдавалась по стенам, но громче всего были смех и крики. Веселье шло полным ходом, и на появившуюся хозяйку никто даже внимания не обратил. Из девушек. Мужчины знали, кто она, и почтительно здоровались, улыбаясь.
Зоя разделась, неловко одёргивая шерстяную тунику на большом выпуклом животе. Её волосы намокли от снега, длинная коса расплелась, и растрёпанный вид привлекал ещё больше внимания. На неё недоумённо оглядывались молодые женщины, которых было много везде. На кухне большая компания курила, окно было распахнуто настежь, там велись разговоры про измены, ревность и зависть.
Нерешительно потрогав чайник, а он был ледяным, Зоя протиснулась к холодильнику — очень хотелось есть. Но, так и не завершив до конца свои намерения, она прошла в комнату. Там был полумрак, только две гирлянды мигали, небрежно повешенные на шторы. На диване кто-то отчаянно целовался, в глаза бросились худые женские руки, обнимавшие широкие мужские плечи. Посередине комнаты танцевало несколько пар, выбрасывая направо и налево локти и колени. То, что под рок танцевать почти невозможно, их не заботило.
Растерянно оглядевшись, Зоя заметила у самого окна Славу — он разговаривал с какими-то мужчинами и женщинами, стоявшими полукругом. Она узнала Герцога, Иру, которая приехала вместе с ними в Москву с «Байк-поста», остальные показались в полумраке лишь знакомыми.
— Привет, — несмело произнесла она, но её голос утонул в громкой музыке.
Кто-то из компании ей кивнул, кто-то с интересом посмотрел на её крупный выпуклый живот, а потом перевёл взгляд на Чёрного. У того было беспристрастное выражение на лице, Зое показалось, он даже не обратил внимания, что она подошла. Но по перевёрнутому, лихорадочному взгляду, она поняла — он очень пьян. Еле заметно покачиваясь, Слава водил глазами поверх толпы.
— Ты что — работаешь? — громко спросил Герцог, мило ей улыбаясь.
— Да, — ответила она, неловко потирая ладони друг о друга. Ей так хотелось немного прилечь, спина за целый день устала, а подобного, похоже, не предвиделось в ближайшие несколько часов.
— И где?
— Воспитателем в детском саду.
— Где? Ого!
Этот разговор напомнил ей один вечер 17 июля, когда они сидели с ребятами из Казани, а потом поднялись со Славой к нему в комнату. Ей говорили точно такие же фразы и так же удивлялись профессии. Возникло ощущение дежа-вю.
— Герцог, когда ты едешь за новым байком, и поменяешь свою кастрюлю[58]? — спросил развязно Чёрный, будто ему было невероятно скучно говорить о работе Зои, и он хотел поскорее сменить тему.
— Да уже заказал, должны привезти к февралю. Меня эти дилеры в Америке достали, перепроверяли все документы по пять раз! Тянули столько времени!
— Ты сам виноват — пуляльщик[59] хренов, — выругался Чёрный, — когда-нибудь попадёшь так же, как я.
— Тебе повезло, Чёрный, — уважительно отозвался Герцог, — вы с Мистиком оба везунчики. Кстати, а я его тут что-то не вижу?
— Да! — воскликнул Чёрный, и Зоя вздрогнула. Он круто развернулся к ней и угрожающе спросил:
— А почему здесь нет Мистика, не знаешь?
Зло блеснув на неё взглядом, он усмехнулся.
— Мой друг предпочёл мне мою бабу, — проговорил он вполголоса.
Герцог смотрел на Чёрного, выпучив глаза. Он слышал сплетни, но не верил им, считая, что мужская дружба — это навечно.
— Да ладно, — бросил он. — Кому твоя баба нужна, тем более с твоим подарочком.
Многие засмеялись, только Чёрный оскалился, резко повернувшись и вступив в круг пляшущих. Его тут же окружили молодые девушки, некоторые повесились на шею, приветствуя веселого мужчину, и они стали вместе танцевать, двигаясь вызывающе и откровенно.
Зоя окончательно приуныла. Незаметно отойдя, она вышла в прихожую и взглянула на себя в зеркало. В глазах была тоска, ей всё-таки нелегко было смотреть на такое, как бы много она себя ни настраивала.
Ни одного свободного места в квартире не было. Кто курил и разговаривал по телефону, кто хохотал и опрокидывал в себя водку или что-то из заграничного, кто решал свои личные проблемы, ссорясь в дверях кухни, повышая голос до крика.
Зоя медленно расплела растрёпанную косу и встряхнула очень длинными волосами. Стало легче. Шум будто отодвинулся назад, но перед глазами потемнело от усталости. Она тяжело села на банкетку у зеркала и задумалась.
Сегодня утром в церкви она разговаривала с батюшкой, рассказав свою историю; он посоветовал слушать своё сердце, ведь раз в нём живёт любовь, значит, так угодно Господу, и ребёнок — это тоже плод любви. А значит, надо идти до конца. Верить. Главное — это вера, если её потеряешь, разрушающая сила разлучит их со Славой.
Сколько раз он прогонял её, то в отчаянии, то холодно-спокойно, но она не слушала это, а только свою душу. И его душу. Она будто говорила с жаром, с болью: «Не надо, не уходи, прошу тебя, уйдёшь, и ничто больше не поможет мне».
Всю свою жизнь он жил, разрушая себя одиночеством и поверхностными связями, ничего у него не было личного, любимого и нерушимого. И теперь, она чувствовала, это появилось вместе с ней, а потом привычка и жажда свободы стали намеренно рушить робкое, только что родившееся чувство в душе Славы. Он то поддавался чувствам, и был нежен и ласков, то вновь отдалялся, будто вспомнив, что обещал себе не подпускать её ближе, чем остальных женщин.
Просидев в прихожей достаточно долго, размышления Зои были прерваны девушкой, с визгом выскочившей из кухни. Её парень, весь закованный в кожу, сорвал с неё блузку, и теперь размахивал ею над головой, как трофеем. Она была совсем без белья, осталась только в короткой юбке и тонких чулках. Хохоча и взвизгивая, девушка исчезла в тёмной комнате, где была встречена улюлюканьем и одобрительными вскриками. Веселье входило в ту самую стадию, когда спиртное уже стирало грани приличия и морали. Музыка подстёгивала и разжигала и без того развязную толпу.
Зою вовсе не удивляло то, что творилось вокруг, всё это она видела множество раз за почти полтора года с тех пор, как ушла к Славе из общины. Но никогда такие шутки и развлечения не нравились ей. А Слава как-то сказал, что никогда в жизни не разрешит ей так запросто оголяться перед его друзьями. То, что принадлежит ему, принадлежит до конца.