А что, в ущелье легче было? И в море, и на льду фиорда? Возможно... Хотя... пока достанешься седловины, выдохнешься на негативных скалах {22} и внутренних углах {23} . Поэтому работаем осторожно, с поправкой на ситуацию, чтобы не напортачить».
Он почувствовал, как руки наливаются свинцом, сглотнул вязкую слюну и начал продевать верёвку в очередной карабин. А поясница ноет, будь она неладна! Приближаемся к кризисной отметке... Это не выступ, мать его! Это такая себе, лёгкая и сглаженная кривизна... Попробуем ноги поставить по-другому... зацепиться за край маленькой щели... только кончики пальцев и входят... и то неплохо, считай, ещё метр одолели. Пот глаза заливает... Наверное, это самый тяжёлый отрезок маршрута. Однообразный, монотонный, он держит в напряжении. Дальше рельеф ещё интереснее... ещё правее... структура стены подсказывает именно это направление... Хорошо. Так... теперь старшина цепляет верёвку... подтягивается... Срыв страховочного конца! Пролетел метра четыре и зацепился... Качнуло вперёд... Складываюсь почти пополам, кажись сейчас жилы лопнут! Спокойнее, Фомич! Я на месте! Вот так, зацеп... пошёл. Нормалёк. А внутри нарастает боль. Холодно... пальцы едва шевелятся. Впереди западное ребро {24} ! Плохие эти гребни, словно лезвия... могут верёвку порвать... особенно под нагрузкой. Придётся молотком оббить... Дальше удобная ниша. Оглянуться... Фомич не спускает с меня глаз... Хорошая ниша! Стоп! Передых. Восстановить дыхание... Мы слишком прямолинейно оцениваем маршруты. Ведь один путь в зависимости от обстоятельств может иметь далеко не одинаковые степени сложности. Что про эти скалы сказали бы те же братья Абалаковы? Состояние того, кто всходит, погода, широта, наконец... Сейчас всё против нас. А начальники об этом не думают. Им разве объяснишь? Вот паскудство. Иногда подступает такая беспросветная безнадёга — хоть вой... Чаю бы горяченького... с шиповником. А впереди — сложный, длинный, опасный траверс {25} , южный склон — сплошной лёд. Ткачук пошёл за перегиб... Гаральд травит верёвку вслепую... Рывок! Ткачук «сорвался»?! Гаральд недотравил... синхронность нарушилась. Как Ткачук? На ногах? Слава Богу! Метров десять летел... Мастер Сергей. Молодчина!
Всаживаю айсбайль... немного нагружаю — лишь бы сохранить равновесие. Хорошо. Здесь коварная вертикаль... трещины забиты снегом, льдом затянуло... Никто ещё не бывал на этих страшных стенах — мы первые, может, и последние. Уже недалеко... к полуночи доберёмся до самого нутра этого массива. Нутро мрачное, надо сказать... От него такой стужей веет, что душу вымораживает... Только бы этот гребень одолеть... а там плато... Хорошо, хоть мороз, камни не «летают». Здесь полка... а там? Отменная расщелина, сантиметра с два. Гладенькая. Дальше тянутся только мелкие зацепки {26} ,... правее, теперь сюда, ещё правее... перемычка... и... всё? А дальше? Вот вляпался! Дальше дороги нет, прозевал!.. Нужен крюк! А крюки кончились! Проворонил, холера! Теперь выпутывайся... Но ведь не может так быть... должно быть продолжение. Стоп. Не паникуй! Назад? Как хорошо было бы назад, на полку... но нельзя! Не выйдет. Там щель, отсюда не разглядеть, но ведь на ослеп не попаду, только зря силы потрачу... Закладку {27} !»
Быстрым движением на ощупь, не отрывая взгляда от мелкой поперечной щелочки в полуметре от себя, он снял с поясного карабина маленькую втулку с кольцом и вогнал её в щель.
«...Слишком легко вошла... Ну и что? Выбора нет! А если сорвусь? Фомич страхует... а там по пути ребро рашпилем... верёвка трётся об острый угол... Перепад? Метров двадцать. Много! Рывок будет дай Боже. Даже Фомич не удержит, сорву и его... полетим вместе. Нет, лететь нельзя!..»
Лоб покрылся холодным потом.
«Спокойно. Не паникуй. Время?.. Сколько я здесь болтаюсь?.. Тихо. Продел верёвку... Ну!»
Он оставил опору и, медленно нагружая втулку весом своего тела, потянул верёвку на себя. «Держит? Вроде бы да...»
Начал подтягиваться, осторожно переставляя ноги вдоль стены, подтягиваясь вверх и вправо. Там был спасительный камин {28} !
Вдруг услышал скрип. Это скрипела втулка. Инстинктивно, шестым чувством понял, что через какую-то секунду она выскочит из своего гнезда! Его охватил страх. Он замер и в тот же миг ощутил, как все его внутренности сплелись в тугой ком. А где-то внизу, под солнечным сплетением, вдруг стало пусто и тошно. Конвульсия страха болью отозвалась в висках и пальцах рук, взорвалась безумной жаждой жизни, напоила небывалой энергией, точностью движений, ясностью мысли. Всплеск страха вывел его из состояния отрешённости, вернул волю к сопротивлению, заставил двигаться дальше. Он решился на отчаянный бросок вправо, и растопыренные пальцы нащупали ямку. Он засунул ладонь в углубление, сжал кулак вместо крюка, да — достиг камина! В следующее мгновение втулка с лёгким шорохом выпала из щели.
«Всё! Еще бы секунду промедлил, и всю вертикаль за собой...»
Ему захотелось забиться в какую-нибудь нишу, закрыть глаза... отключить сознание... Он опёрся спиной о камень, уставился на острые вершины. Заставил себя закрыть глаза таким усилием, как будто не мог оторвать глаз от этих невыносимо белых скал.
«...Выходит, это не «мой» склон... Похороны откладываем... После таких подвигов ещё тридцать минут — и отдых...»
Вскоре они благополучно перевалили через гребень и спустились на плато, преодолев пятьсот метров.
Джафар ступил на плотный фирн и едва не наткнулся на немца, который как раз выходил из-за груды камней. Тот стоял на лыжах, опёршись на палки и мигая покрытыми изморозью ресницами. Появление здесь «чужих», судя по всему, было для него полной неожиданностью. Он попробовал было схватиться за автомат, но оружие висело далеко за спиной, и Джафар мгновенным выпадом свалил и обезоружил его. Когда подошли все остальные, Джафар передал Щербе документы немца.
В офицерской книжке было написано: «Гауптман Айхлер Петер».
41
Через час движения в густом тумане группа Чёрного вышла на побережье. Здесь они явственно ощутили дыхание северного ветра, который с каждой минутой усиливался, раздирая туман на белые клочья и унося их на юг. Теперь им нужно было идти вдоль отлогой береговой кромки в том же направлении.
Пейзаж напоминал плохо проявленную фотографию — серые растрёпанные космы, какие-то перемещающиеся белые пятна. Казалось, густой белесый воздух пронизан опасностью.
Они преодолели немногим более километра, когда справа, у самой воды, в разрывах тумана отчётливыми пятнами возникли, как привидения, белые фигуры, копошившиеся возле какой-то посудины. До них было метров двадцать.
Они заметили друг друга почти одновременно. Вскинули автоматы. Четыре на четыре. Для обеих групп мир сузился до горячей узкой дорожки. Взгляды скрестились. Теперь — не разойтись.
Фашисты как раз вытягивали баркас на берег, поэтому сгрудились и открылись сразу всей группой.
Гвоздь попробовал было предупредить Краповича, но крик застрял у него в горле. Василий лишь на миг ощутил безмолвное давление нацеленной на него стали. Дула вспыхнули яркими белыми огоньками и, прошив клубящийся простор, сверкающими трассерами вонзились в оцепеневшего белоруса. Могучий удар оторвал от снега, и поток свинца отбросил уже мёртвое тело назад.