А время истекало.
Старшина бил короткими меткими очередями — в щепки разнеся ступени, порог и дверной косяк, но пулемётчика зацепить никак не удавалось — барак высился на сваях.
Первую гранату Назаров не докинул до старшины лишь на метр, и сразу же вокруг неё взвихрили снег пули. Старшина сокрушенно крякнул и, прежде чем попробовать дотянуться до гранаты, решил дождаться второй. Назаров немного приподнялся, чтобы бросить её, и фашист, ожидавший именно этого, рассёк воздух длинной очередью. Свинцовая струя отбросила его навзничь, и он застыл с вытянутой рукой, в которой была зажата граната, потом начал медленно-медленно опускаться на окровавленный снег.
Старшина мигом подтянул к себе первую гранату и швырнул её в черноту проёма. Огненный смерч подбросил пулемет вместе с обслугой, вдребезги разнеся всё, что три бесконечные минуты было неодолимым препятствием на их пути.
А потом, уже в доме, несмотря на весь опыт и осторожность, он нарвался на сокрушительный удар сзади, и его объяла тьма.
... Он осторожно осмотрелся. Где-то в дальнем конце коридора стрекотали автоматы. «Сколько же я провалялся? Наши давно в середине...» Он подогнул ноги и сел. Преодолевая головокружение, попробовал встать во весь рост. «Вперёд!» Оглянулся на зияющее отверстие, увидел изувеченное тело Назарова и заставил себя идти вперёд.
64
Пленного гауптмана Сиротин втолкнул в первую попавшуюся нишу. Заарканил верёвкой шею и ею же обмотал ноги, перевернув немца на живот. Встретились взглядами. В слезящихся глазах фашиста клубилась ненависть...
Выскочил в коридор. Вдоль стены крался чужой размытый силуэт.
— Батя! Сзади!
Очередь. Командир успел отпрянуть, а немец упал, в упор прошитый пулями. Слева, у открытой двери, — двое. Он нёсся на них, как ошалелый, и видел на их лицах растерянность, хотя он был один. Наверно, вид у него был жутковатым, и от того, что он вызывает такой ужас, самому стало страшно.
Крышка на чердак почему-то оказалась поднятой, и это не понравилось Гаральду. «Кто-то здесь побывал... Только что...» Осторожно попробовал заглянуть вниз, за кромку. «Вроде бы никого... А лестницы нет...» Гаральд прыгнул. За ним Джафар.
Оказались у отгороженного угла. Рядом никого не было, и это позволило им осмотреться. А за углом усиливалась стрельба. «Как будто целый батальон атакует», — подумал Гаральд и метнулся к стене, прижался к ней спиной и от живота расстрелял двух немцев, возившихся у боковых дверей. Бросился направо... «Кухня... Напротив?.. Аптека... Дальше? Кубрик... Где же шифровальщики?»
У стены лежали смятые смертельным бессилием тела. Переступил через труп, валявшийся у порога, открыл дверь и отскочил, ожидая выстрелов изнутри. Сзади послышался еле уловимый шелест. Мгновенный поворот головы — совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, хрипя, падал толстяк, пытаясь обеими руками вытащить из груди нож. «Джафар...» — с облегчением выдохнул Гаральд. Кинулся в комнату. Никого... «Передатчики! Значит, шифровальный отсек где-то рядом... А напротив? Опять кубрик... Слева топот, бегут сюда...». Бросился наружу. Нос к носу столкнулся с немцем, — отлетел к стене, падая сумев поднять автомат, но...
В короткой схватке врукопашную пистолет, эта привилегия офицеров, намного удобнее неповоротливого автомата. У немца было это преимущество — пистолет, и он молниеносно всадил пулю в грудь Гаральда. Лишь лёгкий стон вырвался из уст норвежца, он сполз по стене и скорчился на пороге...
Немец скользнул дальше, заскочив в один из отсеков, и Джафар, метнувшийся на выстрел, услышал лишь скрежет замка. Кинулся к Гаральду, тронул за плечо. Товарищ бессильно завалился набок — мёртв.
«Вот и всё. Не осталось мне места ни здесь... — он скользнул глазами по белому простору за иллюминатором, — ни там, в фатерлянде. Сейчас. Последняя обязанность...»
Гревер подошёл к пускателю, закреплённому на стене, нервно сорвал пломбу, открыл металлический кожух и без паузы, словно боясь не успеть, нажал на белую кнопку, которая туго, как бы нехотя, поддалась.
В отсеке Эрслебена бахнуло, да так, что барак содрогнулся. У шифровальщиков было тихо. «Ретсель» уцелела, заряд не сработал! «Где-то они нас перехитрили». Глянул в иллюминатор, на антенное поле. Сквозь тучу снежной пыли он увидел, что упали пять антенн. Шестая осталась торчать среди снега. Безразлично отвернулся от иллюминатора и сел за стол. Теперь для него уже ничто не имело значения. Достал из-за манжеты гладкую ампулку, тускло блестевшую смертоносной прохладой. Вот оно, спасение.
«Господь милостивый... если ты есть... прости меня, грешного... И прими! Ты же не отвергаешь старинное и почётное ремесло солдата, а солдат всегда...» — Зажмурившись и на полуслове прервав себя, Гревер стиснул зубы.
На миг Джафар застыл. Беззвучно пошевелив губами, словно произнося молитву, он резко поднялся на ноги и приблизился к двери, которую только что закрыл на ключ немец. Направил ствол на замок. В соседней комнате что-то глухо взорвалось, от чего вздрогнул весь барак и едва не сорвало дверь с завесов. И враз наступила тишина.
Перекошенная дверь отворилась. Джафар ожидал выстрелов, но изнутри не доносилось ни звука. Ворвавшись в тесное, заполненное кислым дымом пространство отсека, Джафар увидел за столом фашиста с безжизненно поникшей набок головой. Изо рта струилась кровь, смешанная с мелкими осколками стекла. На секунду задержав на мёртвом офицере взгляд остро прищуренных глаз, Джафар ткнул его в плечо дулом автомата. Голова бессильно качнулась, и тело мешком сползло на пол. Губы Джафара искривила брезгливая гримаса: «Нашёл выход... К шайтану отправился».
Шифровальный отсек был справа, вторая дверь. Тенью скользнул в коридор.
Тишина, внезапная, даже какая-то липкая, невероятная тишина...
Готовый мгновенно действовать, он приблизился к двери шифровальной комнаты. У порога громоздились трупы, похоже, бой был нешуточным. Толкнул разбитую вдребезги дверь. Она едва поддалась, видимо, забаррикадированная. Ему с трудом удалось сделать щель, сквозь которую можно было протиснуться.
Всё было выщерблено пулями, разбито ливнем свинца. Возле иллюминатора распласталось окровавленное тело, которое, словно щитом, заслонило от двери то, ради чего они оказались на этом острове, — шифровальную машину...
«Смага! Телом закрыл!..»
С усилием оторвал товарища от шифровальной машины и положил Смагу на пол. Уловил едва слышный стон и удивлённый тем, что Смага ещё жив, начал разрывать на нём одежду, чтобы перевязать раны.
Смага открыл затуманенные глаза.
— Не суетись, Джафар... Со мной всё в порядке. Я знал, что вы успеете. Слушай, что я скажу... Бате передашь...
Из мерцающего полумрака беззвучно возник Щербо. Джафар инстинктивно вскинул автомат.
— Свои, Джафар!
Превозмогая подступающее беспамятство, Смага описал последние дни их группы, плен, смерть Краповича и Чёрного. Сказал о Щербане. Что с Гвоздём, и в чьих руках сейчас метеостанция, он не знал.
Он силился ещё что-то сказать, но так и не смог, голова его бессильно упала на руки Джафара.
«Вот ты и отмучился, Володя... Если бы не ты... Кто знает?.. Кто, кроме меня, Джафара и... Кто ещё остался?»
Послышались тяжёлые шаги старшины, он конвоировал двух немцев. Левая ладонь его была окровавлена. Утомлённо указав рукой на пленных, он вопросительно посмотрел на командира.
— Запри где-нибудь, — сказал Щербо; снял каску и вытер пот со лба.
— Назаров убит.
— Гаральд? — Тоже.
Этот невыносимо длинный бой длился целых восемь минут. «А всё-таки — наша взяла, мы её заполучили...» Потянулся за трубкой. «Неказистая, похожа на печатную... Наверное, увесистая. Придётся старшине на горбу переть... А он ранен...»
Долго молчал и не пошевелился, даже, когда погасла трубка. В ушах плыла тишина, ни выстрелов, ни воя ветра... А рядом Смага с затуманенными глазами казалось всё ещё глядит в белый иллюминатор. Щербо протянул руку и закрыл ему глаза. Потом вспомнил, что пора идти к передатчику и вызывать бомбардировщики, а за ними — подводную лодку, чтобы дать ей новые координаты встречи.