Джинн задумался, словно решая, стоит говорить мне или нет.
– Видишь ли, Сария, в моем проклятье упоминается некий человек, скрывающий свои способности. И что с ним ты встретишься в 'древнем городе вечных царей' – в Ардалле. Но главное, этот человек станет тем, кто призовет в наш мир полчища ифритов. Я не говорю, что это именно Зехир, – джинн вздохнул. – Просто я слишком долго живу, чтобы верить в простые совпадения... Но при этом все же кое-что различается. В моем проклятье говорится, что человек этот будет носить на ладони черный ирис. Думаю, речь о неком родимом пятне. А у Зехира его вроде нет.
За дверью послышались отчетливые шаги. Кивнув мне на прощание, Джабраил исчез. Я лишь покачала головой, всеми силами стараясь не задумываться над его словами. Но хрупкое ощущение робкого счастья все равно было уже безнадежно разрушено.
Я осталась с тем же, что и раньше. Без надежды на что-то хорошее. С по-прежнему ждущей меня ритуальной смертью. Все та же черная предсказательница.
Часть вторая
Глава первая
По преданию у Матери Природы были песочные часы, отмеряющие время жизни всех живущих под светом Нарайяна. И когда в нашем мире появились ифриты, богиня в ярости швырнула часы оземь, и те разбились. Высыпавшийся песок превратился в Великую пустыню, что простиралась теперь между городами. Милосердная к жизни, она не трогала пашни и пастбища вблизи поселений, иначе бы человеческий род давно прервался. И пусть разгневанная богиня осушила моря и реки, но живительные родники чистейшей воды продолжали бить в городах. Да и в пустыне подобно драгоценной ниточке ожерелья тянулись оазисы вдоль пути караванов.
На седьмой день путешествия мне уже казалось, что и не существовало никогда дома предсказательниц, и не стоял мой черный шатер на площади. Это все осталось где-то там, в прошлом, о котором даже не хотелось вспоминать. Простирающиеся вокруг бескрайние пески сулили свободу от всего. И от жизни в том числе. Но я привыкла не бояться смерти. И пусть путники сетовали на жестокость пустыни, я лишь восхищалась этим воплощением вечности.
Но больше всего меня поражали люди. Зехир сказал как-то, что в пустыне все равны. Неважно, зажиточный ли ты купец или простой водонос – суровые пески ко всем были одинаково безжалостны. И пусть города потом вновь разделяли на сословия, но здесь каждый старался в меру своих сил, трудясь наравне с остальными. У вечерних костров смеялись и беседовали как добрые друзья вперемежку богачи и бедняки. Даже кушанья повара готовили всем одинаковые. А если уж случалось в караван затесаться вору или буйному смутьяну, такого без лишних разговоров связывали и оставляли погибать среди песков. Так гласил жестокий закон Великой пустыни.
На прошлой стоянке мне посчастливилось увидеть самого караван-баши. Пожилой до седины коренастый мужчина больше походил на начальника эмирханской стражи. Выправка воина и взгляд мудреца невольно вызывали уважение. Его крупный вороной жеребец всегда шел первым, указывая путь. Остальные лошади лишь послушно следовали за своим вожаком. Так караван неспешно продвигался к Авликесу.
За это время в дороге я полюбила дни и возненавидела ночи. На рассвете караван трогался в путь и, не считая кратких остановок, я была предоставлена самой себе. Пескоступы на копытах лошадей позволяли двигаться лишь вслед друг за другом и на расстоянии в несколько шагов, так что разговорами никто не донимал. Впрочем, Зехир, явно догадавшись по моей холодности об изменившемся к нему отношении, лишний раз даже не смотрел на меня. И за все время пути мы перекинулись всего парой фраз. Но ночевать нам все равно приходилось в одном шатре. Именно это стало для меня настоящей пыткой. Засыпая по разные концы покрывала, утром непременно пробуждались в объятиях друг друга. Словно какая-то неведомая сила ночью притягивала нас. Я сначала, конечно, решила, что это все Зехир виноват. Но, увы, эта версия себя не оправдала. И в очередной раз просыпаясь, я лишь диву давалась, почему моя голова покоится на его груди или почему мои руки обвивают его спину. Как назло, Зехир пробуждался одновременно со мной, так что скрыть эту беспричинную близость не удавалось. И я мрачно отчитывала оставшиеся дни пути. Несмотря на все мое восхищение пустыней, я мечтала поскорее прибыть в Авликес, выполнить свою часть нашего договора по возвращению святилища и сбежать. В тот же день сбежать подальше от Зехира.
Дело было даже не проклятье Джабраила, хотя и предсказанный им 'ирис на ладони' все же имелся в виде ожога от моего клейма. И раскрывшийся самообман придуманной дружбы тоже был не причем. Меня пугала привязанность. С каждым мгновением я все острее ощущала потребность быть рядом с Зехиром. И это ужасало меня больше, чем все проклятья и смерти вместе взятые.