— На что согласная? — озадачился Александр Игоревич.
— Дитёнка Вам народить, али двух, как потребно будет.
— У-у, — застонал Темников, — ну вот за что мне всё это?! Изыди, сатанинское отродье! И мысль сию из башки дурной выкинь. Мужу своему рожать будешь, когда оный появится.
— Не появиться, — уверенно буркнула Лизка, поспешно удаляясь. Уверенно, но тихонечко, чтоб его сиятельство не услышали.
Примечания:
[1] - Княжна Мария Дмитриевна Кантемир — дочь молдавского господаря, князя Дмитрия Константиновича и Кассандры Кантакузен, бежавших в Россию, сестра известного русского поэта Антиоха Кантемира. По легенде была любовницей императора Петра Великого.
[2] - В реальности Гендрикова Марфа Симоновна1727—1754 ещё 4 ноября 1747 вышла замуж за камер-юнкера Михаила Ивановича Софонова.
И, разумеется, никаких княжичей в галантах у неё не состояло. Наверное. Скорее всего.
Глава 4. В которой Лука приезжает вовремя, Лизка бунтует, а княжич получает прозвище и устраивается на работу столяром.
Сентябрь 1748
Липы, окружавшие старый дом, всё ещё радовали глаз изумрудностью своей листвы. Шмели всё ещё надсадно гудели над мелкими цветками осенних хризантем, и небо всё ещё было по-июльски ясное, чистое. Но тем не менее в воздухе уже потихоньку ощущались прохладные нотки приближающейся осени. И уловив их, становилось понятно, что лето закончилось.
А вместе с ним и жизнь.
В маленькой комнате трепетно пахло лавандой, и Ольга Николаевна с тоской взирала на полупустой флакончик. Скоро и он закончится, а что останется тогда? Только лишь воспоминания о том хорошем, успевшем приключиться в её недолгой жизни.
Когда Темников со своими людьми отбыл восвояси, Ольга начала врастать в старый привычный уклад по-новому. Она старалась улыбаться родителям, играть с неугомонным Алёшкой и постигать нелёгкую науку управления дворней от матушки. Словом, пыталась вести ту жизнь, что была у неё до злополучной поездки к Местниковым. И у неё даже получалось, почти всегда. Лишь ввечеру маетное беспокойство охватывало Ольгу Николаевну, но с ним успешно справлялся тонкий запах лавандовой воды, которым Ольга, по уверениям батюшки, уж весь дом провоняла. Незлобивое ворчание Николая Ивановича, как ни странно, тоже успокаивало. Раздражала как раз его смущённая покладистость, к которой всё больше и сводились их общение.
Раздражала и слезливая жалостливость, что видела Ольга в глазах матушки. И понемногу, по чуть-чуть она стала отдаляться от родни. Основное время она проводила в компании Дашки. Девка телесно уж избавилась от последствий доставшихся на её долю мытарств. Телесно, но не душевно. От прежней разбитной веселушки мало что осталось. Дашка стала молчаливой, сторонилась людей и «хвостиком» ходила за Ольгой Николаевной. Будто видела в ней единственную опору в жизни. А вот самой Ольге опереться было не на кого. Да, откровенно говоря, и потребности такой не было. Единственные, кому она без колебаний вручила бы свою судьбу, уехали. А остальным Ольга, почему-то, перестала доверять.
Приезд Настеньки Местниковой немного её развлёк, но именно что немного. Нет, поначалу она искренне обрадовалась появлению подруги, тем более Настя откровенно волновалась и переживала, узнав об официальной версии Ольгиных злоключений. Обрадовалась, но вскорости привычная болтовня детской подруги стала её утомлять. Вот же странное дело, Лизка то, оторва рыжая, и похлеще языком мелет, так ведь нет, не раздражало это Ольгу. Напротив, умилительным казалось.
Единственное оживилась она, когда речь зашла о Темникове. Настя заволновалась, даже ручками всплеснула, как услышала, кто их из лесу вывел.
— Не уж-то тот самый Темников, — вытаращилась она.
— Да мне-то откуда знать, тот или другой? — усмехнулась Ольга. — Я иных Темниковых не встречала.
— И не встретишь, — со знанием дела заявила Настенька, — нету их более. Только Александр Игоревич да батюшка его, князь.
— Вот как? — удивилась Ольга Николаевна. — Такой маленький род? Мне почему-то казалось, что Темниковы это на вроде кланов у скотов. Что-то, знаешь, такое незыблемое, что всегда было.
— Ну, может, так оно и было встарь, — задумалась Местникова. — Да только времена те давно уж минули. А род их сегодня хоть и влиятельный, но небольшой. Да недавно и вовсе чуть было не прервался.
— Как так? — заинтересовалась Ольга.
— Было то лет пять, али шесть назад. Напали тогда на карету с семьёй князя, один сын то и уцелел. Да сказывают ещё, и убить кого из налётчиков исхитрился.
— Погоди-ка, — тряхнула головой Баркова, — это ж сколько ему лет тогда было?
— Да уж вестимо, что не много, — округлила глаза для пущего эффекта Настя. — И сказывают, что он от тех событий досе не оправился. Вечно в трауре ходит. И ведёт себя престранно.
«Вот значит, откуда, такая горячность, — подумала Ольга, — а вот в то, что он мальцом мог злодея победить, почему-то верится без усилий».
— И в чём же странность? — спросила она вслух.
— Ну как же, — затараторила Настенька, — сам в трауре, а из кутежей с загулами не вылазит, дебоширит с такими же пьяницами да на дуэлях дерётся. Девиц, сказывают, перепортил уйму, и благородных барышень, и простого сословия.
— Надо же, — скептически заметила Ольга, — а так и не подумаешь.
Настенька скепсиса не заметила и продолжала тараторить. Про дикие выходки эксцентричного княжича, про скандальные истории на маскерадах и ассамблеях, в которых Темников был на первых ролях. Ольга Николаевна слушала и удивлялась тому, сколь много лиц оказывается у этого совсем молодого ещё человека.
— А ещё говорят, — понизила голос Настя, — что в рабстве у него дворянка иноземная. Графиня или баронесса доподлинно неизвестно. Однако согласись, душечка, держать дворянку в рабстве как наложницу — это ли не странность. И притом сказывают, бьёт он её жестоко, при каждой оплошности.
— Врут, — не выдержала Баркова, — не бьёт, грозится токмо.
— И-и-и, — запищала от восторга Настенька. — Так ты её видывала? А говорила? А правда, что она красавица, коих поискать? Так кто она, графиня или виконтесса?
— Выше бери, — заулыбалась Ольга, — герцогиня! Стал бы Темников с какой-то виконтессой связываться. А насчёт красоты, — она сжала пальцами флакон, с которым не разлучалась, — не знаю. Рыжая она.
Настя уехала, и дни снова потянулись размеренной однообразной чередой, как бусины на дешёвом ожерелье. Одинаковые и не интересные.
Только вот Дашка всё чаще хмурилась, с тревогой поглядывая на Ольгу Николаевну. А как-то вечером, перестилая её постель, вдруг замерла и уставилась на барышню нечитаемым взглядом.
— Что? — насторожилась Ольга.
— Кровя!
— Какая Кровя? — ничего не поняла Баркова из этого объяснения.
— Лишние кровя. Вы не сбросили, хучь и срок уж давно минул, я-то знаю, уж, поди, лет пять при вас состою.
— А! — только и смогла выдавить из себя Ольга.
— Да Вы не пужайтесь так, барышня, — поспешила успокоить её Дашка, — такое и с испугу приключиться могёт, мож всё и обойдётся.
Не обойдётся, сразу поняла Ольга, уже не обошлось. Сразу нашлась причина непонятной тревоги и дурного предчувствия. Она поговорила с матушкой, не сразу конечно, а после, когда в себя пришла от сшибающей с ног новости. Мария Даниловна, как водится, побледнела и в обморок хлопнуться вознамерилась, но после себя пересилила. И даже сумела тайно договориться с непонятной тёткой на предмет освидетельствания.
Тётка Ольге не понравилась изначально. Какая-то наглая и раболепная одновременно, с родимым пятном на щеке, из которого рос жёсткий пучок волос, она производила крайне отталкивающее впечатление. Тётка долго мяла младшую Баркову, хладные персты внутрь вкладывала да вопросы стыдные задавала, и то больше не Ольге, а Дашке. А после Ольгиной матушке на ухо что-то зашептала. Мария Даниловна вскинулась даже: «Так грех ведь!»