Понял тогда Герхард, что верно он оценил недавнюю знакомицу. Непотребны ей были ни тайны его, ни покровительство. Самоя жизнь потребна. Да и не ей даже, а вот этому, что двумя чёрными ружейными безднами каждое движение его отслеживает. Понял фон Рут и то, что жизнь его теперь зависит лишь от твёрдой руки и надёжности шпаги. Понял и сделал первый обманный выпад.
Да и последний, собственно говоря. Княжич не стал его парировать и отступать не стал. Он как-то вдруг провалился мимо баронской шпаги, будто и в самом деле был нетрезв, а свой клинок в каком-каком-то неловком хвате к шее фон Рута прижал. После дёрнулся в сторону, словно смутившись своей оплошности, а Герхард почувствовал, как стало горячо в горле и перестало хватать воздуху. Он ещё пытался шагнуть вперёд и что-то сделать, но в глазах туманилось, а ноги перестали слушаться.
Последнее что донеслось до его засыпающего разума, было: «Вот пущай у себя в Дрездене кур ворует. А наших клуш трогать — не сметь!»
Он ещё успел подумать: «Какая идиотская вышла эпитафия» и умер.
— Не понимаю, — потрясла головой Елизавета Петровна, — ежели опустить мотивы и подоплёку, выходит, что княжич, напившись на ассамблеях допьяну, ударил благородную девицу, а после, оскорбив незаслуженно иностранного дипломата, прибил того на дуэли. И после этого Вы мне твердите о том, что скандалу не будет.
— Истинно так, Ваше Величество, — ответствовал чему-то улыбающийся Бестужев, — Истинно так, коли не знать ма-а-аленькой детали. Прекрасная Элизабет никто иная, как Лизка Синица, холопка Темниковых и сенная девка Александра Игоревича, которую он и привлёк в честное кумпанство забавы для. Что, кстати, не возбраняется согласно правилам, утверждённым вашим батюшкой.
Вот и выходит, что барон фон Рут пытался скрасть собственность княжича, а буде пойманным за руку, вызвал оного на поединок, где, собственно говоря, и издох. Мир его праху.
— Аминь, — согласилась императрица, — ловко, однако. Ты вот что, Алексей Петрович, ты мне этого затейника завтра для разговору пригласи. Да пусть Элизабет свою захватит. Хочется мне на тёзку взглянуть.
Канцлер покорно поклонился.
— Государыня, — подала голос молчаливая и умненькая Марфа Симоновна, — а дозвольте и мне при сём присутствовать. Очень уж любопытно, что там за чёрный княжич.
***
В белом тафтяном кафтане, с зелёными обшлагом и опушкой, по борту тонкий позумент серебряный, на голове обыкновенный папильон, а ленты зелёные, волосы вверх гладко убраны. Лизка казалась диковинной райской птицей рядом с княжичем, что по-прежнему облачился строго и траурно. Императрица недовольно поджала губы, видя эдакое небрежение её советами, однако же, ничего не сказала.
Разнаряженная Лизка нервничала, и ноги у неё тряслись, шутка ли перед самой владычицей империи предстать, однако же, на мордахе её светилась широченная улыбка да рыжие глаза озорно поблёскивали. Темников по обыкновению был меланхолично задумчив и отстранённо взирал на обстановку уже знакомого кабинета.
Впрочем, до Темникова Елизавете Петровне в этот раз дела не было, она с жадным любопытством изучала новую диковинку, вроде и испуганную, но, тем не менее, внимательно по сторонам зыркающую из-под полуопущенных ресниц.
— Экая она у тебя, княжич, — императрица прищёлкнула пальцами, подбирая определение, — рыжая. Не мудрено, что фон Рут опростоволосился.
— Я старался, государыня, — произнёс Темников с таким апломбом, будто и в самом деле участвовал в создании Лизки.
— А продай мне её, Александр Игоревич, — неожиданно предложила государыня, — мне определённо пригодятся такие таланты.
— Никак нельзя, Ваше Величество, — сокрушённо вздохнул княжич, — инструмент для одной руки, изготовленный в другой, несуразно работать станет.
— Инструмент?
— Истинно так, государыня, — подтвердил Темников, — мне сейчас на ум пришла следующая аллегория. Вот столяр, коли ему потребно грубую работу исполнить, берёт топор и долото, для тонкой же ему циркуль потребен или рейсмус…
— То есть, — перебила его Елизавета Петровна, — девица сия циркуль твой?
— Не токмо циркуль, — уточнил княжич, — весь тонкий инструментарий в едином лице.
При этих словах Лизка глаза скромно потупила и ножкой шаркнула.
— Никак и топор у тебя имеется? — неожиданно вмешался Бестужев.
— А как же, Алексей Петрович! Вон за дверью стоит, Варнаком кличут. Осмотреть не желаете ли?
— Не-не-не, — помахала ладонью императрица, — топоры мы осматривать не станем. Ещё чего удумали! А за инструментарием своим ты, княжич, как я погляжу, старательно ухаживаешь. Ишь какой футляр для него раздобыл парадный да изукрашенный. Только каменьев самоцветных на крышке маловато всё-таки. Ну да это дело поправимое.
С этими словами Елизавета Петровна стянула массивный перстень с указательного пальца и протянула Лизке.
— Возьми, дитя. В память о тёзке.
Рыжая глаза на пол-лица сделала и на княжича уставилась перепугано.
— Возьми, — одними губами прошептал Темников.
— А ты, Александр Игоревич, стало быть, столяром себя мнишь? — поинтересовалась императрица, когда коленопреклонённая Лизка закончила благодарственные речи.
— Осмелюсь заметить, личным Ея Императорского Величества столяром, — несколько нахально ответствовал княжич.
— Однако! — хмыкнула государыня. — А ты, Алексей Петрович, что думаешь?
— У меня в кабинете секретер стоит, итальянскими мастерами сделанный, — начал издалека канцлер, почёсывая мясистый нос, — хороший секретер, красивый. И вот ведь незадача, ключик я от верхнего ящика потерял где-то. А тут как на грех мне бумаги понадобились из того самого ящика. Так я Якимову велел вскрыть его. Вскрыл, подлец, бумаги мне предоставил, только ящичек-то теперь больше ни на что не годен. Сломал стервец тонкую работу. А ведь столько труда на это положено было, сколько времени?! — Бестужев огорчённо махнул рукой.
— Так вот я и думаю, — продолжил он, — кабы у меня на тот момент эдакий умелец был, так и не пришлось бы ценную вещь ломать.
— Ишь как загнул, — рассмеялась Елизавета Петровна, — только зря ты, канцлер, намёки делаешь. Мне и самой хороший столяр потребен. Вишь у него и топор, и циркуль имеются. А ящичков запертых мы ему найдём непременно.
С тем и закончилась аудиенция. А когда Темников удалился, императрица уже серьёзно взглянула на Бестужева.
— Ежели без шуток, что думаешь, Алексей Петрович?
— Думаю что лисы [3] в своей норе волчонка вырастили.
— Да, похоже на то, — согласилась с ним государыня.
А тихая Марфа Гендрикова, прикрыв глаза, скрупулёзно восстанавливали в памяти скупые жесты и напряжённые позы княжича. Его хриплые интонации и внимательные взгляды. Словом всё то, что прошло мимо внимания взбалмошной императрицы и опытного царедворца. Восстанавливала и прикидывала, как наблюдения сии использовать можно. С младых ногтей училась она людей распознавать. Дабы разуметь что от кого ожидать стоит. От кого подальше держаться потребно, а на кого и опереться не грех. По всему выходило, что на Темникова опираться можно, надёжная опора выйдет. Вот и прикидывала умненькая кузина императрицы, чем для этого пожертвовать можно, и стоит ли самой под удар подставляться.
***
Сентябрь 1743
— Нет-нет-нет! — трясла головой Лизка, серьёзно раздумывая, стоит ли завыть в голос, али приберечь пока что столь весомый довод.
— Да почему нет-то?! — хлопнул по столешнице, потерявший терпение, Тимофей. — Чем тебе Лукьян не угодил ужо?
— Он ста-а-арый, — проныла на пробу Лизка, — у него дочка токмо на год меня младше. И корявый весь, и на рожу, и на тело. Душной, к тому же, как мимо пройдёт, так мухи от смрада дохнут.
— То потому что без жёнки он бобылём век доживает. Вот ты его и обиходишь и принарядишь, — вступила в разговор молчавшая до се матушка. — И не старый, не ври. Он твоего тятеньки аж лет на десять моложе будет. Зато хозяин справный. У Спиридон Авдеича на хорошем счету. И побожился, что забижать тебя не станет.