Никого, кроме Корольковой. Вот не выходила у неё из головы неизвестная покойница. Расспросив Валерика, узнала, что кладбище принадлежало княжескому роду Темниковых, напросилась поглазеть на памятник и всласть налюбовалась оскалом бронзовой псины, но и только. Впрочем, положа руку на сердце, Маргарита Львовна не сильно заморачивалась с поисками сведений об усопшей. Ей больше нравилось фантазировать, рисовать в воображении личность неизвестной девушки. Какой она была? Почему такой памятник и подобная эпитафия? Откуда пистолеты и перстень? Валерик посмеивался над её теориями, мол, всё одно: тайна останется тайной. Слишком много времени прошло, слишком много в стране было потрясений, слишком часто чистили и переписывали историю. На удивление и о князьях Темниковых информации сохранилось немного, только что был такой род, а кто, откуда и чем известен — неведомо.
Но вот три дня назад Валерий Фёдорович позвонил сообщить, что в Ростове, оказывается, проживает прямой потомок тех самых Темниковых. Впрочем, — предупредил он, — на что-либо конкретное рассчитывать не стоит. А так, ну мало ли, вдруг что и узнаешь. Однако, даже испытывая искреннее любопытство, ехать в Ростов Маргарите категорически не хотелось. Но так на то она и начальник, чтобы нежеланной работой подчинённых озадачивать. Так и появилась идея статьи «Бла-бла-бла и удивительные женщины восемнадцатого века», или что-то в этом роде. Ну, а кого на трудовой подвиг отправить, тут и вопросов нет.
Конечно же, Викторию, ибо она без году неделя работает в журнале — раз, и два — очень не любима стервой Рогулиной, являющейся лучшей подружайкой Маргариты Львовны. И ведь за что нелюбима — за правду. Конечно, о том, что жопа кадровички и на два стула не влезет, можно было и потише говорить, дык кто ж знал, что она сзади шла. Да ещё и бесшумно так. И вообще, Вика никого обидеть не хотела, просто по телефону делилась с подругой впечатлениями от первого рабочего дня. Рогулина ничего тогда не сказала, но зло явно затаила. Вот и вышло, что в Ростов окромя Вики ехать некому. Приехала. И вот сидит теперь, вопросительно-нервно на старушку смотрит.
Галина Ивановна слушала спокойно, не перебивая, только кофе аккуратно прихлёбывала. На лице никаких эмоций, так, лёгкая заинтересованность.
— Ну, — не выдержала Вика, — что скажете?
— Да что тут можно сказать, голубушка, — доброжелательно проворковала Темникова, — с жопой это вы да, обмишурились, прямо скажем. Очень, с вашей стороны, неосмотрительно.
— С какой жопой? — опешила девушка, — а, нет, я о другом...
— Лизкину могилу, стало быть, раскопали, — голос Галины Ивановны неуловимо изменился. Исчезла ироничная дурашливость, наигранное скоморошничанье. Появилась задумчивая серьёзность. И взгляд изменился. Темникова будто бы в глубину заглянула, в память.
— Ага! — обрадовалась Вика, — значит, вы что-то об этом знаете.
— Голубушка Виктория Дмитриевна, вы помните, что на надгробии написано? — Галина Ивановна даже в кресле выпрямилась и как-то сверху вниз глянуть исхитрилась, — Вот именно — «Память за верность». Это Лизке было обещано, а Темниковы свои обещания всегда выполняют.
"Вот и что это сейчас было, — смутилась журналистка, — столько пафоса, высокомерия, но как-то настолько натурально, естественно, что даже не обидно. Вот интересно, это у них в генах заложено? Какая-то селекция особенная?«
— Значит, её звали Елизавета Темникова? — поспешила вернуться к интересующей её теме Вика.
— Паф-ф, — фыркнула княгиня, — с чего вдруг Темникова? Не слишком ли жирно будет?
— А кто тогда?
— Синица. Лизка Синица — сенная девка князя Александра Игоревича.
— Как это — сенная? — не поняла Вика, — В смысле, от слова «сено»?
— В смысле от слова сени, — поморщилась Галина Ивановна, — ну прихожая, если вам угодно.
— А сенная девка — это кто?
— Пусть будет горничная, — махнула рукой Темникова.
— Горничная, — разочаровано, — протянула Вика, — а я думала...
— Именно так, — кивнула Галина Ивановна, — но, я надеюсь, вы понимаете, зачем молодому и холостом княжичу нужна симпатичная горничная.
— Понимаю, — подтвердила девушка и отчего-то смутилась.
— Да будет вам, Виктория Дмитриевна, дело-то — житейское.
— Угу, — согласилась та, конечно. А почему тогда её похоронили на семейном кладбище и откуда перстень? Это ведь перстень Елизаветы, правда?
— Правда, — подтвердила Темникова, — перстень это подарок.
— От кого? — вытаращилась Вика.
— Ну так от императрицы же. Лизке.
— Офигеть! — заключила журналистка, — подарок от императрицы служанке!
— Не совсем так, — возразила Галина Ивановна, — Лизка не служанка была, а крепостная, просто взяли её в «люди» прислуживать в поместье, вернее, молодому княжичу. Но она заслужила, уж поверьте. Да и потом, голубушка Виктория Дмитриевна, у вас есть собака?
— Нет, у меня кошка, — растерялась журналистка.
— Не суть! — отмахнулась Темникова. — так вот, вашей кошке я куплю противоблошный ошейник, красивый, розовый, — с удовольствием проговорила княгиня. — Так как вы думаете, голубушка, кому это подарок будет, вам или кошке?
— Мне? — неуверенно предположила Вика.
— Разумеется вам, моя милая. Поскольку на вашу кошку мне откровенно говоря... Впрочем, ладно.
Ну, а в могиле это добро оказалось, поскольку Лизка все эти стекляшки блестящие страсть как любила. Ей нужно было с фамилией Сорока родиться, а не Синица. Холопка, что с неё взять?
Вику покоробило некоторое высокомерное пренебрежение, прозвучавшее в словах Темниковой. Подумалось, что и о ней при случае княгиня выскажется подобным образом. Но она быстро отогнала деструктивные мысли и вернулась к интересующей её теме.
— А пистолеты зачем, она что, стрелять любила?
— Не то чтобы любила, но стреляла, да, было такое. А зачем они там? Так, Темниковы, всё же Чингизиды. И хоронить воина с оружием древний обычай. Наш род иногда ему следовал, несмотря на принятие православия.
— А Чингизиды — это кто? — запуталась Вика, — Вы же — Темниковы, вроде?
— Вот же, — Галина Иванова даже руками всплеснула, — поколение ЕГЭ! — и добавила что-то неразборчиво. То ли упаси Господь, то ли горите в Аду.
— Чингизиды, голубушка, это потомки Чингисхана, может, приходилось слышать о таком? Ну, а вдруг, случайно.
— Конечно, — решила не обижаться журналистка. — Только ведь от ига вроде избавились, праздник не так давно ещё был.
— Был, — согласилась Темникова, — как же без праздника. Только многие рода здесь остались и титулы от русских князей получили. А уж Чингизиды то и подавно. Те же Аничковы, Касимовы. Да что там, даже Иоанн Васильевич Грозный, наш царь, по некоторым данным тоже Чингизид [3].
— Да бог с ним, с Иваном Васильевичем, — затрясла головой Вика, — я так и не поняла, кем на самом деле Елизавета Синица была? Горничной, воином или попросту любовницей князя?
— Да всем вместе и ещё много чего в довесок. Скажем так, нечто среднее между секретарем, личным помощником ну и попросту доверенным лицом.
— Однако... — Вика отхлебнула из чашки и поморщилась — остывший кофе неприятно горчил. К тому же страшно хотелось курить, но она не рискнула прерывать беседу.
— Знаете что, голубушка, а пойдёмте-ка мы с Вами на кухню. Там и разговор душевней и перекурить можно, — от Темниковой, похоже, не укрылись гримасы девушки.
Кухня оказалась под стать комнате и также гармонировала с хозяйкой — светло, просторно, функционально. Галина Иванова запустила кофемашину и поставила перед Викой прозрачную пепельницу.
— Спасибо, — искренне обрадовалась журналистка, выуживая тонкую сигарету из пачки, — думала, у Вас не курят.
— Так, всегда ведь можно спросить. Правда?