После таинства, в особняк отправились, всем скопом, чтоб новую семью дворянскую, пиром приветить. Тут у, теперь уже, Темниковой, и вовсе, в голове кружение да суета сделались, от обилия новых лиц, дружеских али просто вежественных поздравлений. Вот если бы даже, Ея Императорское Величество на огонёк заглянули, да Ольгу поприветствовали, она б того не упомнила. Не здесь была мыслями Ольга Николаевна, не на пиру свадебном. Пуще всего занимал её разговор, что меж ней да Софьею накануне случился. Они тогда вдвоём с сестрой ввечеру остались. В комнате дома Зваричей, что Ольге отведена была. Хлопоты предсвадебные закончились ужо, и Софья задержалась, дабы невесту поддержать да ободрить.
— Волнуешься? — то ли спросила, то ли высказала наблюдение она.
— Немного, — не стала скрывать Ольга, — знаешь, дивно всё как-то. Трудно представить что уже завтра я при муже буду. И фамилия у меня иная будет, и семья. Да вся жизнь теперь переменится, и уклад, и обычай.
— Пустяки, — фыркнула Софья, — привыкнешь — все привыкают. Хотя да. Тебе-то, о прочем волноваться незачем.
— О чём, ты? — не поняла Ольга.
— Да о том самом, — хитро улыбаясь, пояснила старшая сестра, — о ночи первой. Ох, вот вспомню себя, как тряслась да нервничала, прям смешно становится. Чего, дурёха, боялась?! А что ты покраснела, Оленька? Ты теперь барышня взрослая, замужняя, почитай. Лишняя скромность тебе не к чему, да и не в моде сие ныне. При дворе Елизаветы Петровны галльская лёгкость нравов приветствуется.
— Вот уж спасибо, Сонечка, утешила, — фыркнула Ольга, — что ж с того что скромность не в моде? Побуду не модною.
Софья на слова сестрицыны и внимания- то не обратила, лишь ближе придвинулась.
— Ну? Сказывай теперь, как там у вас с княжичем?
— Ты о чём? — растерялась Ольга.
— Всё о том же, — лукаво прищурилась старшая, — вам-то сторожиться ни к чему теперь, ласкою, поди, друг дружку не обделяете.
— Соня! — младшая сестра почувствовала что и щёки, и лоб, и даже шею у неё горячей краснотой заливает, — Как ты можешь так говорить-то?! Не было ничего более. Не по-людски так себя весть — не звери ведь дикие.
— Ой, да брось ты, — отмахнулась Софья, — было б что худое. И как ты маяту любовную переносишь только? Я вот помню, когда с первым ходила, да и со вторым тоже, так дождаться не могла когда Володька мой со службы государевой явится. А после уж ни роздыху, ни продыху ему не давала. Она мечтательно заулыбалась.
— А вы, стало быть, ночи венчальной дожидаетесь, по покону жить станете?
Ольга промолчала, да глаза в сторону отвела.
— Оля, — встревожилась сестра, — что такое? Что ты там себе ещё удумала, глупая?
Ольга не ответила, а на глаза, сами собой, навернулись слёзы. Внезапные, никчемушные, беспричинные. И так, до одури сильно, вдруг захотелось рассказать сестре почему венчальной ночи ей не светит, что даже губу закусить пришлось. И не оттого, вовсе, что Соне веры не было, нет. Ольга поручиться могла что сестрица не выдаст, не разболтает. А оттого что слово дадено, а она уж Темникова, почитай, и слово держать обязана: Лука ей очень доходчиво это обсказать сумел.
— Не будет никакой ночи, — она сглотнула противный сопливый комок, — как я, в эдаком-то виде, пред мужем предстану? Чем тут княжичу соблазниться?
И развела руки в стороны, демонстрируя сестре свою неприглядность.
— Вот уж глупости, — возмутилась Софья, — это в тебе даже не скромность говорит, а дурость, не иначе. Всё чем мужа привлечь у тебя, сестрица при себе. Да и кто их, мужчин этих, спрашивает в сём деле ответственном. Как ты порешишь, так оно и станет. А порешить ты должна правильно. Ночь первая — она особая. То что в храме происходило, то союз ваш на небесах принимали. А на земле его муж с женой ночью заключают, вдвоём да без видоков. И вот тот что небесный, за ним господь надзирает его и ведёт. Только ты уж на господа дела земные не сбрасывай — ему, поди, и так не просто. Земное вы сами к ладу привести обязаны. С ночи венчальной новую семью зачинаючи.
— Когда ж ты такою мудрою-то успела стать, Сонечка? — шмыгнула носом Ольга.
— А, — отмахнулась та, — мудрость эту, видать, господь всему Евиному племени в подарок вручил. И ты такою же станешь, чуть погодя, а пока ты, уж извини, дитё дитём.
Вот и что Ольге ответить на это? Сказать что сама близости не хочет? Так ведь не правдою сие будет. Уже не правдою.
Нет, все мужчины по-прежнему вызывали в ней опаску или равнодушие, в лучшем случае. Но вот княжич...
Да что не так, с этим Темниковым?! Она уж, какое-то время, замечала за собою что по-иному на Александра Игоревича взирает, не так как на всех прочих. И ведь не красавец же, в самом деле, и голос у него неприятный — хриплый, да надтреснутый. Чтобы участлив к ней был? Так ведь и этого не скажешь, иные, посторонние и то большую заботу проявляют. Тот же Востряков, к примеру. И характер у него мерзкий — высокомерный, да раздражительный. А с нею, и вовсе, завсегда холоден бывает. Но только чувство, ранее, даже в любопытном девичестве неизведанное, такое тёплое, щекотное, да мысли срамные, стыдные, возникали лишь когда Ольга на него смотрела. На него, да ещё на...
Она зажмурилась, крепко, до боли и головой тряхнула дабы от срамоты этой в мозгах избавиться.
— Не выйдет ничего, Сонечка, мы с его сиятельством сговорились до рождения ребёнка ни о чём таком не помышлять. И что я теперь ему скажу? Передумала, мол.
— Пфе, — фыркнула Софья, — зачем говорить-то? Вы, я смотрю, договорились ужо. Попросту ночью, как народ угомонится, возьми да и приди к мужу. Рубаху скинь, да под одеяло, и никуда, голубчик, не денется.
— А-а-а, — растерялась Ольга.
— Да не а-а! Я дурного тебе не посоветую. Делай как велено, коли счастливою в замужестве быть желаешь.
Ольга желала. Вот раньше нет, раньше ей покою бы. А теперь желала. И ведь не сказать что полюбила она княжича, по крайней мере, не так, как о том в книгах писано, не так, как в юности неискушённой думалось. Верно то жадность человеческая, природная когда одного покою мало становиться.
«А и приду, — решила вдруг молодая княжна, оглядывая захмелевших и развесёлых гостей, — вот возьму и приду. Верно, Соня сказывала, никуда он не денется, противу природы не сдюжит».
***
В своей опочивальне Ольга не успокоилась, всё шагами комнату меряла. Дашу, что помогла раздеться, она отослала прочь с наказом до утра не являться. А сама ждала, чего неведомо, но ждала. Поначалу объясняла себе что вот, как гости внизу угомонятся — так она сразу же...
Потом поняла, что до утра никто утихать и не подумает, и стала проходы по комнате считать, от одной стены до другой. От столика со свечой до зеркала в раме. «Вот ещё десять раз пройду и решусь, — уговаривала она себя, — ну ещё пять и всё». Ольга делала нарочито мелкие шаги и всячески замедляла движение. Она придумывала себе дела и отговорки, до тех пор пока не поняла что, так и промарширует всю ночь в трусливой неуверенности. Тогда Ольга попросту озлилась на себя, за свою слабость, за нерешительность. Почему-то убеждение что без этой близости венчальной, сокровенной, не будет ей счастия, укоренилось в её душе. И потому, глубоко вдохнув, и прихватив свечу, она направилась на половину княжича. Ах да, ещё и в зеркало перед выходом глянула, мол, ладно ли на ней сидит ночная рубаха. Хоть Софья и говорила сразу под одеяло лезть, ну а вдруг его сиятельство не спит? Надобно ведь тогда выглядеть достойно.