— Это, Никита Игоревич, долг называется, — строго пояснил воспитатель, — просто долг. А любовь она для чёрного люду придумана, тех, кто долгом не обременён.
Май 1749
Крестить княжича Дмитрия порешили в светлый день воскресения, да не в надомной часовне, а поехать в храм, что в селе Весёлом расположен был. Оно хоть и без особого размаху, но всё же праздник и развлечение. Ольга проснулась ещё затемно и Дашку крикнула, чтобы собраться помогала, а девки-то и нет. Вот что за напасть, никогда так не было, чтоб Дашка от дел своих отлынивала, а тут — на тебе, да ещё и в такой день. Ольга халат накинула и в коридор сунулась, чтоб лентяйку отыскать значит, и попенять ей за нерадение. Только ни в коридоре, ни в своей комнатке девки не обнаружилось. Начиная злиться, Темникова распахнула дверь в общую залу, и нате! Будто на шесть месяцев назад вернулась.
Дверь напротив, та, что на половину княжича вела, и куда Ольге ходу не было, отворилась тихонько. И оттуда Дашка выскользнула. В одной рубахе исподней, встрёпанная, с красными от недосыпу глазами, и блудливой улыбкой на довольной мордахе.
Замерли обе. Ольга, в тщетных попытках сообразить, что бы сие значить могло, а Дашка просто глаза, в ужасе, распахнула, и рот раззявленный ладошкой прикрыла, чтоб не заорать с перепугу. Стоят, друг на дружку таращатся. Сцену сию, водевилей достойную, Лука прервал.
Дверь по шире распахнулась и наружу Варнак шагнул, також расхристанный сонный и с рожею недовольною, а Ольга и не знала-то что он уж из поездки своей возвернулся. Шагнул, картину немую обозрел, хмыкнул насмешливо, а после княжне поклон учтивый отвесил, Дашку по задку хлопнул, да и отправился по делам своим. Хлопок тот собственнический, будто бы механизму какую провернул: — враз движение в мир вернулось.
Первою Дашка опомнилась. В пол, стыдливо потупилась, ушами заалела, — Осуждаете, Ольга Николаевна? — спросила несмело.
— Нет! — чуть ли не выкрикнула Ольга, — Ни в коей мере! Только, Даша, — он же старый. Ему уж, почитай лет сорок будет, а то и поболее.
— Пф, — фыркнула Дашка, — эка печаль что старый. Зато он аки скала замшелая, под которой и от непогоды укрыться можно, и дом к ней прислонить, и воды из родника напиться.
— Эка ты пиитствуешь, — с усмешкой восхитилась княжна, — не замечала за тобой такого ранее.
— Так, ранее, я и счастлива не была-то, — смутилась девка, — а теперича, смотрю на образину его страшную, а в душе всё ликованием заходится, как во храме божием.
Утреннюю их идиллию, прервали самым бесцеремонным образом: — дверь в покои Александра Игоревича резко распахнулась, сильно припечатав Дашку сзади, и миру явилась недовольная физиономия Лизки.
— Вы што тут за консилиум устроили? — с ходу возмутилась рыжая, — Почто горло дерёте с рання? А ну как княжича Дмитрия разбудите!? Сначала эта, — обвиняюще ткнула пальцем в Дашку, — вопила всю ночь, аки кошка мартовская, а теперь ещё и вы, Ольга Николаевна, сие непотребство поддерживаете.
Она недовольно поджала губы и убрела проверять, как там её драгоценный княжонок ночь провёл, сухи ли у него пелёнки, и не отлынивает ли Липка от своих обязанностей.
— Строга! — округлив глаза в притворном ужасе, заметила княжна. И обе женщины одновременно прыснули смехом, зажимая рты руками, чтобы и впрямь весь дом не перебудить.
Так что собиралась в поездку Ольга в настроении приподнятом и слегка игривом. Поместье, проснулось, загудело в преддверии события знаменательного. Глаша на кухне, как бы ни с вечера ещё окопалась, пообещав расстараться к празднику. Дворня носилась, псинами наскипидаренными, сразу за всё хватаясь и ничего толком не делая, а Пашка Востряков, сошедшись с доном Чапой в любви к вину гишпанскому, в погребе засели, тщательнейшим образом напитки к столу выбирая. Да так увлеклись, что его сиятельству лично пришлось извлекать их оттудова. Гишпанца, по внимательном осмотре, Темников сразу же спать отправил, а Павла Ильича самолично на задний двор выволок и в бочку с водой дождевой макать принялся.
Ну да, господь милостив — собрались всё же. Правда и тут без казусов не обошлось. Лизка тому виною.
Рыжая на двор выперлась в платье своём мужском, в кафтане да камзоле. Волосья короткие даже в косицу увязать не додумалась, так и стоит растрёпою, треуголку в руках тиская.
— Тебя ж, в церковь не пустят, в таком — то виде, — попеняла ей Ольга.
— А и пусть, — легкомысленно отмахнулась девка, — я на крылечке постою, подожду.
А сама замерла, голову задрав, рассветному солнышку улыбается, а волосы ветерком треплет.
— Лизка! — окликнул её раздражённый Темников, — Что замерла как статуй неоконченный? Ехать пора!
— Ага, сейчас я, — встрепенулась рыжая и в дом зачем-то умчалась.
— Гр-р, — коротко и ёмко высказался княжич, а после продолжил матерно.
Впрочем, девка отсутствовала недолго, из дверей выметнулась и на кобылу свою полезла. А у самой пальцы киноварью алой испачканы, в крови будто. Ольгу аж передёрнуло от такого сравнения.
— Х... Художница! — выразил своё отношение к происходящему Александр Игоревич и рукой махнул, трогаем мол.
Церковь в Весёлом, на крутом холме расположилась, а понизу, у начала дороги, общинные амбары в ряд выстроились. Княжич приотстал слегка, пьяненькому Вострякову мозги вправляя. Тот, вишь, кручу такую, увидавши наотрез вверх карабкаться отказался. Словом они приотстали, а Ольга с девками вперёд прошла. Тут у Дашки, дурищи, камешек в башмачок попал, она было к Лизке сунулась Димку спящего передать, да куда там: — рыжая всё в своих эмпиреях летает, и что говорят ей не слышит. Ольга Николаевна тогда сына сама забрала и, раздражённо зашагала вперёд.
И пяти шагов, наверное, сделать не успела, как вдруг Лука заорал. Страшно, громко, на разрыв связок. Княжна голову вскинула, а на неё с холма церковного, воз мешками груженный несётся. И так ясно всё видится, и мешковина потёртая, и колёса полосой железной обитые, и воронье племя Варначьим ором из-под куполов поднятое.
Увидала она всё это, а испугаться уже не успела. Сильные руки ухватили её за плечи и, перекинув через ногу, отшвырнули в сторону. Уже падая, увидала Ольга как Лизка, отбросившая её, то ли в ногах, то ли в полах кафтана запуталась, и сама отскочить не успела. Зацепило рыжую возом-то, самым краешком, уголочком. Зацепило, да и на стенку амбарную отбросило, но не сильно видать, девка на ногах даже устояла.
Ольга Николаевна, как упала, так и вскочила на ноги, будто рессорой каретной подброшенная. Первый взгляд, конечно, сыну что в руках удержала. А он и не проснулся даже, сопит, слюни по щеке пускает. Потом уже на рыжую глянула.
А та стоит к стене, прислонясь, мордаха белая, так что веснушки на ней огненными брызгами видятся. Потом улыбнулась, неловко как-то, виновато.
«Прости, — говорит, — барышня, дуру неуклюжую. Случайно я запнулась».
Сказала, и красным изо рта плюхнула.
Октябрь 1744
Дождливая осень в этом году выдалась. Как в сентябре лить с небес начало, так и не прекращало. Нет, прям не сплошным потоком, но мелкая холодная морось опадала на землю без устали.
Жатва уж закончилась, и обмолот тако же. Зерно что по амбарам попрятали, что на мельницу свезли. Сено, в стога сметали, и принялись ждать зимнего роздыху. А у баб да детворы новая забава, — в лес по грибы ходить. Оно ведь как, царь грибов — боровик о всякой поре найти можно, а вот гриб княжий, рыжик он в сих местах холод любит. В мокром мху, солнечной искрой выблёскивая.
Уважал Темников, гриб сей. Ему Глаша нарочно его солила свежим, да под гнёт на ночь ставила. А ужо на утро, княжич как встанет, так чарочку водки опрокинет и грибочком тем солёным закусит. И такое блаженство да умиление, на его лице играют, что Лизка смотрела бы, да смотрела. Но в лес она не за тем пошла, вернее сие обстоятельство тоже немаловажную роль сыграло, но всё же не за тем.
Её Анюта — сестрица старшая по грибы сходить пригласила. Вот уж чему Лизка изумилась-то. Не ладили, они последнее время с сестрою, крепко не ладили. И что виной тому даже не определить сходу. Может дурной Лизкин характер, а может разница в возрасте изрядная. Анюта ведь уже баба взрослая, мужем да двумя детьми одаренная, а Лизка так, шелупонь голозадая с ветром в голове. Лизка и не обижалась, здраво рассудив, что у каждого жизнь своя, и понимание этой жизни своё такоже.