Гео сел за уединённый стол подальше от оркестра, заказал ужин. Народу в зале собралось уже довольно много, было шумно и дымно. Гео поверхностно и несколько отрешённо оглядывал публику и впрямь как иностранец, которому всё здесь интересно, но и всё чуждо. Лишь, один раз он «вышел из роли», когда его внимание привлекла шумная молодая компания — несколько юношей и высокая стройная девушка с блестящими чёрными волосами. Она стояла спиной к нему. Он весь напрягся, будто снова увидел убегающую Эмилию. Девушка повернулась. Весёлые глаза, белозубая улыбка, короткий задорный носик — нет, не она… Гео доел бифштекс, выпил крепкий кофе и, более не интересуясь ни компанией, ни чем бы то ни было ещё, поднялся к себе.
… Спустя три часа он встал, размял затёкшие мышцы плеч и спицу и отправился в огромную ванную. Вышел из неё освежённый, в яркой пижаме. Поднял телефонную трубку, но тотчас опустил её на рычаг… В гостинице стояла полная тишина: оркестр внизу давно замолчал, за окном не слышно было смеха и песен подгулявших пловдивчан — город спал… Он позвонит утром. В конце концов не такое уж это открытие, чтобы нарушать сон добрых людей. Гео вернулся к столу и снова — в который раз — погрузился в материалы дела, несмотря на то что в кармане пижамы уже шелестели странички скрупулёзно составленного отчёта. Ну о чём ещё может идти речь? Случай яснее ясного — самоубийство. Эмилия сознательно бросилась в море. Доказательство — написанная ею собственноручно короткая записка, найденная отцом под её подушкой в ту же ночь, через несколько часов после страшного несчастья: «Ко всем людям! Кладу предел своей жизни сама и добровольно; Эмилия».
Нелчинов приехал в Пловдив один, вторая жена его осталась в Алжире — ждала ребёнка. Он взял отпуск с единственной целью — поехать с дочкой на курорт, убедить её в том, что он её не забыл и никогда не перестанет о ней заботиться. В случившемся с матерью он ни в какой мере не считает себя виновным — ему и в голову не могло прийти, что Кристина падёт так низко! Если бы она написала ему или как-нибудь иначе сообщила: так, мол, и так, нам очень трудно, нужны деньги на репетиторов для подготовки Эми в институт, на платье для выпускного вечера — он немедленно выслал бы. Об их бедственном положении он узнал только в Пловдиве, из разговоров с друзьями — Стаматовыми. «Но если бы я даже прислал деньги, — заключил Нелчинов, — она бы ни за что на свете не приняла их, ни за что! Вот до чего доводят слепая гордость и упрямство!» Считает, что если он в чём и виноват, то только в том, что забыл, в каком классе Эмилия и когда она должна кончить школу, — он думал, что в будущем году и, следовательно, впереди ещё уйма времени, он выполнит свой долг как полагается, обеспечит её всем необходимым, а оказалось, что поздно, Он не оправдывается, нет, но ведь надо понять — он головы не поднимает от работы, ни дня ни ночи не знает, ведь он — технический руководитель нового строительства на территории посольства. «А про то, что Кристина в тюрьме, я узнал совершенно случайно от общих знакомых, которые приехали в Алжир. Я тут же попросил отпуск, потом поехал в Марокко, купил кое-какие вещи для дочери…» Эмилия, однако, не захотела даже посмотреть на них, не то что показаться в них на улице. И вообще держала себя чрезвычайно сухо, если не сказать — враждебно. На курорт? И слышать не хотела! «Никогда она не сможет простить мне развод и второй брак, даже если я на колени упаду и всё Марокко закуплю для неё!» А потом вдруг совершенно неожиданно, когда он уже почти собрался в обратный путь, дочь сама предложила поехать на Золотые Пески.
Остановились в шикарном отеле «Интернационал», близко от торгового центра. По рассказам служащих отеля, отец исполнял все желания и капризы дочери. Их часто видели с большими пакетами в руках, в ресторанах они заказывали дорогие блюда, Эмилия училась ездить верхом, они катались на яхте, ходили на эстрадные концерты и были очень милы и любезны друг с другом. Некоторые даже принимали их за влюблённую пару (что ж, возраст не помеха, сейчас такая разница — обычное дело, к тому же они внешне были совершенно не похожи, как ни странно). «А я слышала, как они ссорятся, — вносит диссонансную ноту в общий хор горничная этажа и твёрдо стоит на своём: — Да, милы и любезны на людях, но стоило им закрыть за собой дверь…» — «А о чём они спорили — можно было понять?»«Не знаю, у меня нет привычки подслушивать». И всё же она слышала, что начинала всегда Эмилия. Отец, как правило, молчал или отвечал ей тихо. «Он что-то бормотал, маялся. А почему не спросите его самого? Если будет отрицать, я ему напомню».