– Ну, конечно. Часть из них правдива. Был я гуляка‑пропойца, на пирах народ развлекал, а потом и сам пир закатывал. В карманах ничего не задерживалось. Вот однажды и завела судьбина меня на судно торговое. Когда треба была – я надраивал палубу, а когда и на гуслях наигрывал. Но однажды налетело судно наше на бурю лютую, и пошло на дно оно. Думал я уже, придётся, видать, отныне мне веселить игрой своею Царя Морского. Ан нет! Помню, подхватил меня кто‑то за руки, и очутился я вдруг на тверди земной. Спасли меня тогда, как ты понял, поди, калики перехожие. Сказано ими было мне, мол, увидели они во мне силу путями ходить заповедными, вот и отправились они на мои поиски, и успели в самый, что ни на есть, последний миг. Да вот только не радостно было мне. Спросил я их, что ж не спасли они товарищей моих, коль было им сие по способностям. И ответ получил от них – не положено. И взяли они, стало быть, меня на учение. Учился я усердно науке их, да так и не нашёл утешения. Вот бродили они по миру по своим только им ведомым делам, да причитали всё, мол, позабыл люд мирской свою веру древлюю, и творит бесчинство и зло немерено. На что такая злость брала меня! Коли так, почему б ни применить сил своих и ни помочь людям? Но вновь они молвили мне – не положено, вот пойдёшь с нами в Навь, учение закончив своё, и поймёшь всё наконец. Но когда пора пришла, отказался за ними следовать на ту сторону. Нет – им сказал я, – коль вернуться мне суждено с иной стороны утратив совсем сострадание, дорога туда мне заказана. Поблагодарил всех за науку их и спросил разрешение воротиться в мир. Получив добро, дал я им обещание, коль случится что на помощь явиться к ним, и ушёл. Но, и как ты, не сыскал в себе сил я век свой прожить жизнью праздною. Ты избрал способ подвигами ратными искать справедливости, я ж, удали не имея такой, путь избрал немного иной. Ни что в нашем мире не даёт большей власти нежели золото, как ни прискорбно сие. Потому сперва наперво жиром оброс я – серебром да златом. Способность по путям каликовым хаживать сделала меня купцом богатейшим, ибо никому меня окромя доставлять товары по суше ли, по морю не удавалось быстрей. Ох, и представить не можешь ты, каково ж искушение было позабыть зарок мною даденный. Но силы нашлись во мне. Вижу, смотришь в очи мои с подозрением. Но вспомни сначала, как тебе из плена татарского уйти удалось? Вспомнил? Тогда пришлось мне снова оказаться на том поганом рынке невольничьем. Помню я твой взгляд, читал не у одного тебя на лице уверенность, что прибыл туда наживаться на соотечественниках. Да, я купил их, как покупал и ранее. На корабли их грузили, в повозки ли, и отправляли далее. Вот только не туда, куда думали все. След тебе, как вернёмся мы в родную сторонушку, поскакать на родину твою малую, в Карачаровку. Видел бы ты, как отстроили люди её домой воротившиеся. Был я там, как и в прочих местах таких в облике бедного гусляра, что по земле русской странствует. Нет мне отрады большей, чем видеть счастье и радость на лицах их от того, что домой воротиться им посчастливилось. Всё что мной заработано уходит на одно лишь дело, и не пиры это, как думается всем и каждому. Идёт злато всё на выкуп за русичей! Пока князья поганые за ярлыком ездят в орду проклятую, да зорят друг друга замест того, чтобы, воедино собравшись, скинуть ярмо басурманское, я один только о люде мирском, что они на произвол судьбы бросили, и думал, выкупая всех и каждого. А когда на Руси появился наконец князь, способный хоть как‑то изменить жизнь русичей к лучшему, не задумываясь ответил на просьбы его.
А однажды, когда был на реке я Сорочинке, явились ко мне вдруг калики и рассказали о тебе, мол, нашли наконец того, кого искали они с времён незапамятных. Тогда‑то и довелось нам с тобою впервые встретиться. И как договорились мы с каликами, когда остальных русичей отправили путём окружным на родину, тебя прочь вывели, где и нашли тебя они. Сказать по чести, не ожидал увидеть я со временем в стольном городе Киеве тебя, ведь ведомо было мне, кем ты стать должен был. Хотел, было, я открыться тебе, ибо был, как и я, повязан с миром потустороннем ты. Никому до сель неведомы дела сии тайные. Видели во мне все только личину купеческую, а как открыться хотелось кому‑нибудь, не для того чтоб потешить своё самолюбие, а дабы дело моё передать кому. Но решил я повременить пока. Показалась за горизонтом надежда положить конец временам тёмным на земле русской. Думал я, удалось мне, но обманом и ложью оказалось всё.
Когда вновь отправился по делам я в Орду проклятую, предали меня. Оказался в плену я вражеском. И вышло так, что прознали откуда‑то вороги о силе моей. Не смог я сбежать и предупредить Владимира, что грозит западня вам здесь. Некая сила тёмная на помощь пришла басурманским захватчикам, и, боюсь, корни свои глубоко пустила она на земле родной, ибо оттуда простирается длань её. Так бы сиживать мне в яме пленником, но пришёл на помощь мне витязь русский Никита Кожемяка. Богатырь этот с давних пор воеводой был на пограничных заставах, он первый оказался под ударом объединённых сил проклятых захватчиков, и сделался в итоге их пленником. Когда началось побоище камское, удалось ему из пут высвободиться и на помощь ко мне прийти. А я, немедля, пустился на подмогу уже к тебе, Илюшенька, и поспел, поди, вовремя…