— А кто ж теперь это ведает, — пожав плечами, и послав своего коня вперёд, ответил Диргиниус, — но, наверное, кто-то великий.
Масляные светильники в туннеле нещадно коптили. От едкого дыма слезились глаза. В центре туннеля Степан и Алак вынуждены были слезть со своих коней и вести их на поводу. Наконец показался выход...
Портовый район встретил путников ароматом подсобки рыбного магазина. Всю левую сторону прямой, как стрела, улицы, которая тянулась от выхода из туннеля до самого порта, занимали питейные заведения самого низкого пошиба. По правой стороне располагались закрытые по причине позднего времени лавки торговцев дарами моря.
— Нам туда, — кивнув в направлении гавани, произнёс маг и хлестнул плёткой чересчур наглого нищего, который перегородил дорогу и канючил у «благородных господ» денег на кусок хлеба.
— Мда-а, — протянул Степан и отправился следом за магом.
Голушко не осуждал своего проводника, так как видел по весьма характерной физиономии нищего, что если ему и требовался хлеб, то исключительно жидкий. Не обращая внимания на несшиеся им вслед проклятья, спутники пришпорили коней и поскакали вниз по улице в порт.
Спустя пару минут, из туннеля вышли двое в чёрных плащах, с надвинутыми капюшонами. Вслед за ними двигались около двух десятков стражников.
— Маг-северянин не проезжал, с ним ещё такой непонятный парень с саблей? — уточнил у нищего один из двоих чёрных.
— Как же, был здесь, шпион, не иначе, — запричитал нищий, — так меня плёткой отхлестал! А я что, я только монетку на хлеб...
— Куда он поехал? — перебил нищего второй служитель Ордена.
— А куда, известно, к порту... подайте, братья, на хлеб...
— Вы, двое, — обратился к солдатам из отряда Распознающий постарше, — проводите этого в городскую тюрьму, будет ему там хлеб...
— За что, братья... — жалобно тянул нищий, пока двое стражников втаскивали его в туннель, но его не слушали, связываться с Орденом никто не хотел...
***
Степан и Алак вышли из конюшни барышника. Голушко завидовал своему спутнику, сам Степан так не смог бы торговаться и выгодно продать коней. Но Диргиниус был мрачен:
— Надул, шельмец, да у нас нет времени, чтобы торговаться, — проговорил маг. — Чувствую, нам нужно бежать из города как можно быстрее, не знаю почему... Степан! Ты куда!!!
Но Степан уже не слушал своего спутника. Он стремился на запах, который не чуял уже давно. Всё внимание Голушко, которому страшно хотелось курить, занимала табачная лавка, возле которой в жаровне тлела табачная пыль, словно благовония.
— Еле догнал, — проговорил маг, для верности хватая Степана за рукав, — ты куда так понёсся?
— Да мне... да тут... в общем, купить кое-что нужно срочно...
— Ты что, куришь эту гадость? — удивился маг, — ты же не моряк.
— У нас это почти все курят, даже дети, — ответил Голушко, и, вырвавшись из захвата мага, нырнул в табачную лавку...
Спустя десять минут Степан показался из табачной лавки с кошельком, облегченном на пару серебряных монет, но зато с новой трубкой, огнивом, кисетом и берестяным туесом [Туес – берестяная емкость, используемая для хранения различных, в том числе скоропортящихся, продуктов, так как обладает эффектом термоса (прим. авторов).] с табаком. Судя по выражению его лица, он был абсолютно счастлив.
— Сколько отдал? — спросил Диргиниус.
— Две серебряных.
— Дурак.
— Ты считаешь, что он меня обсчитал?
— Я считаю, что это вообще перевод денег на ветер, в прямом смысле этого слова, — мрачно заметил маг, повернулся и быстро пошёл в сторону порта.
— Слушай, — сказал Голушко, догнав своего спутника, — у тебя в роду хохлов не было?
— Нет.
— А не похоже...
Спустя короткое время двое в чёрных плащах вышли из табачной лавки и направились в сторону гавани за нашими героями. Один из них прятал в карман, наполненный табаком кисет, держа в зубах зажженную трубку.
— Ты, наверное, раньше был моряком? — спросил старшего Распознающего его коллега.
— Да нет, — ответил тот, — моряком был мой отец. Он десяток раз обошёл вокруг нашего остро... — тут брат по Ордену прервался, покосился на сопровождавших их солдат и закончил, — ... нашего мира...
***
В порту никто не обращал внимания на путников, все были заняты делом. Рыбаки перебирали свои снасти, те моряки с торговых галер, которые не занимались погрузкой, важно прохаживались по порту и обменивались новостями. Капитаны судов материли всех и вся. Несколько стражников, одновременно выполняющих функции таможенников, охраняли вход на северный пирс, где были пришвартованы торговые корабли.
— Сну! Не ожидал, что они поставят охрану возле торговых судов, которые могут взять пассажиров, год назад её не было — сказал маг, и, подхватив за руку своего спутника, повернул от северного пирса к центральному. — Нам сюда.
— Что такое «сну»? — спросил у Алака Степан, невольно оглядываясь на столь вожделенный северный пирс.
— Богиня хитрости и коварства, — машинально делая отвращающий жест, ответил Диргиниус. — Кстати, именно в её день я вас встретил.
— Что будем делать? — спросил Голушко, мрачно глядя на рыбачьи шаланды, пришвартованные к центральному пирсу. — Попробуем нанять рыбаков?
— Рыбаки на север не ходят, — ответил своему спутнику маг, — но иногда, когда на северном пирсе нет места, торговые суда пришвартовываются на южном пирсе...
— Тут двое, один - маг-северянин, а другой - странный парень с саблей, не проходили? — спросил один из служителей Ордена у солдат, которые охраняли северный пирс.
— Никак нет, Ваша святость! — гаркнули в ответ таможенники.
— На южный пирс отправились, — проговорил проходящий мимо матрос, по внешнему виду явно из южан.
— За мной, — скомандовал Распознающий сопровождавшим его солдатам, и быстрым шагом отправился вокруг гавани к южному пирсу...
***
На южном пирсе был пришвартован только один корабль, довольно странный. Точнее странным он казался магу, а вот Голушко сразу же опознал в данном судне тримаран, только очень большой и двухмачтовый. Гораздо больше Степана удивила команда тримарана. На палубе суетилась стайка девиц – одни занимались уборкой, другие же просто глазели на пирс и курили трубки. Одеты они были в доходящие до колена штаны из грубой небеленой льняной ткани. Также на них были очень короткие рубашки без рукавов из той же ткани, оставляющие открытыми живот и талию и затянутые снизу продернутым шнурком. С кормы тримарана за своей командой наблюдала чернокожая девушка-капитан лет двадцати, одетая так же, как и её подчинённые. Отличие составляла кожаная перевязь, на которой висела сабля. Чернокожая капитанша одновременно курила трубку, давала команды и переругивалась с двумя мужчинами, судя по одежде – матросами, которые стояли на пирсе и также курили трубки.
— Ничего бабы не понимают в морском деле, — проговорил один из моряков и смачно сплюнул с пирса в морскую воду, — кто будет курить на корабле где-нибудь, кроме юта.