— Что это с вами такое? — кричит Ризенфельд. — Вы стали похожи на измученного бессонницей кенгуру.
Я игнорирую его сарказм. Эрна поворачивает голову. Я холодно взираю на танцующих, перевожу взгляд на нее, изображаю процесс припоминания и, сделав вид, как будто случайно узнал ее, небрежно поднимаю два пальца в знак приветствия.
— Да он спятил! — вопит Ризенфельд сквозь синкопы фокстрота «Отец Небесный».
Я не отвечаю. Я утратил дар речи. Эрна меня даже не заметила.
Музыка наконец смолкает. Танцевальная площадка медленно пустеет. Эрна исчезает в одной из ниш.
— Так сколько же вам сейчас — семнадцать или семьдесят? — орет Ризенфельд.
Поскольку музыка резко оборвалась именно в этот момент, его вопрос гремит на весь зал. Пару дюжин голов, как по команде, поворачиваются в нашу сторону. Ризенфельд от неожиданности и сам съежился от ужаса. Я уже готов нырнуть под стол, но вовремя соображаю, что публика вполне могла принять его слова за коммерческое предложение, и громко отвечаю ледяным тоном:
— Семьдесят один доллар за штуку — и ни цента меньше!
Мой ответ мгновенно вызывает живой интерес.
— Что сдаем? — спрашивает мужчина с детским лицом, сидящий за соседним столиком. — Я всегда открыт для интересных предложений. Плачу наличными. Мое имя — Ауфштейн.
— Феликс Кокс, — представляюсь я в свою очередь, радуясь, что сумел совладать с собой. — Речь шла о двадцати флаконах духов. Сожалею, но они уже проданы. Вот этому господину.
— Ч-ч-ч!.. Тихо! — произносит какая-то крашеная блондинка.
Начинается эстрадная программа. Конферансье несет какую-то чушь, явно злясь, что его шутки не пользуются успехом. Будучи самой доступной целью для этого болтуна, я отодвигаю стул назад и прячусь за Ауфштейном: мне очень не хотелось бы стать посмешищем в присутствии Эрны.
Все идет хорошо. Конферансье убирается, изо всех сил стараясь не показать свою досаду, — и кого же мы видим вдруг на его месте в белом подвенечном платье с фатой? Рене де ла Тур. Я с облегчением двигаю стул на прежнее место.
Рене начинает свой дуэт. Она робко и стыдливо — само целомудрие — щебечет высоким сопрано несколько строк, потом раздается бас, и публика беснуется от восторга.
— Как вам эта дама? — спрашиваю я Ризенфельда.
— Впечатляет...
— Желаете с ней познакомиться? Это мадемуазель де ла Тур.
Ризенфельд изумлен.
— Ла Тур?.. Не хотите ли вы сказать, что вот это вот нелепое чудо природы — та самая волшебница из окна напротив вашего дома?
Я уже собрался было утверждать это, чтобы посмотреть на его реакцию, как вдруг слоновый нос Ризенфельда озаряется каким-то неземным сиянием. Не произнося ни слова, он большим пальцем указывает на вход.
— Смотрите! Вон там, у входа — это она! Неподражаемая походка! Такую походку ни с чем не спутаешь!
Ризенфельд не ошибся. Это Лиза. Она явилась в сопровождении двух старых хрычей и ведет себя как дама из высшего общества. Во всяком случае, так считает Ризенфельд. Застыв, как мраморное изваяние, она слушает своих кавалеров с рассеянно-величественным видом.
— Разве я не прав? — торжествует Ризенфельд. — Женщин сразу узнают по походке.
— Женщин и полицейских, — ухмыляется Георг.
Он тоже благосклонно взирает на Лизу.
Следующим номером выступает молодая акробатка с задорным лицом, маленьким носиком и красивыми ногами. Она исполняет акробатический танец с сальто, стойками на руках и высокими прыжками. Мы продолжаем наблюдение за Лизой. Та всем своим видом показывает, что не в восторге от заведения и предпочла бы его тут же покинуть. Но это, конечно же, притворство: в городе это единственный ночной клуб; всё остальное — кафе, обычные рестораны и кабачки. Поэтому здесь можно встретить всех, у кого достаточно хрусто́в, чтобы позволить себе прийти сюда.
— Шампанского! — командует Ризенфельд голосом диктатора.
Я испуганно вздрагиваю, Георг тоже встревожен.
— Господин Ризенфельд, — говорю я. — Шампанское здесь оставляет желать лучшего.
В этот момент я с изумлением замечаю, что снизу, с пола, на меня смотрит чье-то лицо. Это танцовщица, перегнувшись назад, просунула голову между ног. В этой позе она стала похожа на уродливого, горбатого гнома.
— За шампанское плачу я! — заявляет Ризенфельд и машет рукой официанту.
— Браво! — произносит лицо «гнома».
Георг подмигивает мне. Он играет роль кавалера, в то время как на меня возложены все неприятные миссии и жесты; так мы с ним распределили обязанности.