— Ризенфельд, если вы желаете шампанского, вы его получите, — говорит он. — Но вы сегодня наш гость, не забывайте это.
— Исключено! Шампанское — на мой счет! И больше ни слова об этом!
Ризенфельд, в мгновение ока преобразившись в Дон-Жуана высшего класса, с удовлетворением смотрит на золотую капсулу в ведерке со льдом. Многие дамы проявляют острый интерес к нашему столику. Я тоже приветствую такое развитие событий. Шампанское станет уроком для Эрны: она поймет, что поспешила вышвырнуть меня за борт. Я с удовольствием поднимаю бокал в сторону Ризенфельда, который торжественно отвечает мне тем же.
Тут появляется Вилли. Этого следовало ожидать. Он завсегдатай этого заведения. Ауфштейн со своей компанией уходят, и Вилли становится нашим соседом. Он сразу же встает с места и приглашает за столик Рене де ла Тур. Та ведет с собой хорошенькую девушку в черном вечернем платье. Я не сразу узнаю в ней акробатку. Вилли знакомит нас. Ее зовут Герда Шнайдер. Она бросает оценивающий взгляд на шампанское и на нас троих. Мы внимательно наблюдаем за Ризенфельдом — не проявит ли он к ней интерес; тогда бы мы избавились от него на весь вечер. Но все помыслы и устремления Ризенфельда теперь связаны с Лизой.
— Как вы думаете, ее можно пригласить на танец? — спрашивает он Георга.
— Я бы не советовал, — дипломатически отвечает Георг. — Но может быть, чуть позже нам удастся как-нибудь познакомиться с ней.
Он укоризненно смотрит на меня. Если бы я не сказал в конторе, что мы не знаем, кто она такая, сейчас все было бы в порядке. Но кто же мог предположить, что с ним случится приступ романтики? А теперь уже поздно возвращать его на землю. У романтиков плохо с юмором.
— Вы танцуете? — спрашивает меня акробатка.
— Плохо. У меня нет чувства ритма.
— У меня тоже. Давайте потренируемся вместе.
Мы вклиниваемся в толпу на танцевальной площадке и медленно дрейфуем вперед.
— Трое мужчин в ночном клубе — без женщин... — говорит Герда. — Почему?
— А почему бы и нет? Мой друг Георг утверждает, что приводя женщину в ночной клуб, мы сами предлагаем ей наставить нам рога.
— А кто ваш друг? Тот, что с толстым носом?
— Нет, тот, что с лысым черепом. Он сторонник гаремной системы. Женщин не следует показывать посторонним, говорит он.
— Конечно... А вы?
— Я вне какой бы то ни было системы. Я — как соломинка на ветру.
— Не наступайте мне на ноги. Вы совсем не как соломинка на ветру. Вы весите как минимум семьдесят кило.
Я беру себя в руки. Мы как раз «проплываем» мимо столика Эрны, и на этот раз она, слава Богу, меня узнала, хотя ее голова лежит на плече барышника с печаткой, а тот держит ее за талию. Попробуй тут, к дьяволу, сосредоточиться на синкопах! Краем глаза наблюдая за Эрной, я сверху улыбаюсь Герде и крепче прижимаю ее к себе.
Герда пахнет ландышами.
— Отпустите же меня! — говорит она. — Таким способом вы все равно ничего добьетесь от рыжеволосой дамы. А вы ведь именно этого хотите, верно?
— Нет, — вру я.
— Вам не надо было вообще обращать на нее внимания. А вы, наоборот, пялились на нее, как загипнотизированный, а потом еще устроили этот театр с обниманием. Вы, как я погляжу, в этом деле еще полный дилетант!
Я судорожно сохраняю на лице фальшивую улыбку: Эрна ни в коем случае не должна заметить мое очередное фиаско.
— Я ничего не устраивал, — мямлю я в ответ. — Я же не хотел танцевать.
Герда отталкивает меня.
— Кавалером вас тоже не назовешь! У меня пропало желание танцевать. Ноги болят.
Я уже раскрываю рот, чтобы объяснить ей, что совсем не то хотел сказать, но вовремя останавливаюсь: кто знает, куда меня заведут мои жалкие оправдания! Лучше заткнуться и с гордо поднятой головой, хотя и поджав хвост, вернуться за столик.
Там алкоголь уже сделал свое дело. Георг и Ризенфельд уже перешли на ты. Ризенфельда зовут Алексом. Самое позднее через час он и меня заставит говорить ему ты. Утром все, конечно, будет забыто.
Я сижу в мрачном расположении духа и жду, когда Ризенфельд выдохнется. Мимо скользят танцующие — густой, гудящий поток жмущихся друг к другу тел, движимых стадным чувством. Проплывает в этом потоке и Эрна. Вид у нее вызывающе-неприступный; она демонстративно на меня не смотрит. Герда толкает меня локтем.
— Волосы у нее крашеные, — говорит она, и у меня появляется отвратительное чувство, что она хочет меня утешить.
Я киваю и только теперь замечаю, что изрядно захмелел. Ризенфельд наконец зовет официанта. Лиза ушла; теперь его здесь ничто больше не держит.
Процедура расчета занимает больше времени, чем хотелось бы. Ризенфельд и в самом деле платит за шампанское; я боялся, что мы сядем в лужу с этими четырьмя бутылками, которые он заказал. Мы прощаемся с Вилли, Рене де ла Тур и Гердой Шнайдер. Все равно веселье закончено; музыканты тоже собирают свои пожитки. У дверей и в гардеробе не протолкнуться.