Я вдруг оказываюсь рядом с Эрной. Ее кавалер работает своими длинными граблями перед гардеробом, добывая ее плащ. Эрна окидывает меня ледяным взором.
— Вот, значит, где ты околачиваешься! Небось, не ожидал, что я тебя тут застукаю!
— Ты — меня?.. — произношу я изумленно. — Это я тебя застукал!
— Да еще с кем! — продолжает она, как будто не слыша моих слов. — С какими-то балаганными девками! Не прикасайся ко мне! Одному Богу известно, что ты тут с ними успел подцепить!
Я и не собирался к ней прикасаться.
— У меня здесь была деловая встреча, — говорю я. — Я пришел сюда по делам коммерции. А вот ты здесь что забыла?
— «По делам коммерции»! — язвительно смеется она. — Хороша коммерция! И кто же умер?
— Опора государства, мелкий вкладчик, — отвечаю я, ошибочно полагая, что это остроумный ответ. — Здесь каждый день проходят его похороны. И памятник ему — не крест, а настоящий мавзолей, именуемый биржей.
— И вот этому болтуну и ничтожеству я верила! — восклицает Эрна, опять игнорируя все сказанное мной. — Между нами все кончено, господин Бодмер!
Георг и Ризенфельд борются у стойки гардероба за свои шляпы. Я вдруг осознаю всю несправедливость навязанной мне оборонительной позиции.
— Послушай!.. — шиплю я. — Кто мне сегодня днем сказал, что у него жуткий приступ мигрени? А потом отплясывал здесь с жирным барышником?
Эрна бледнеет от злости.
— Ты, жалкий рифмоплетишка! — шепчет она, прищурившись, словно желая испепелить меня взглядом. — Думаешь, что если ты насобачился списывать чужие стишки — у своих же покойников! — то можешь смотреть на других свысока? Научись сначала зарабатывать, чтобы иметь возможность пригласить даму в приличный ресторан! Да кому ты нужен со своими прогулками «на лоне природы» и «свежим воздухом»! Со своими «шелковыми знаменами весны»!.. Держите меня, а то я упаду от умиления!
«Шелковые знамена весны» — это цитата из стихотворения, которое я послал ей днем. Внутренне закачавшись от ярости, я внешне небрежно ухмыляюсь.
— Не будем отвлекаться от главной темы, — говорю я. — Кто из нас покидает это заведение в компании двух приличных коммерсантов, а кто — с кавалером?
Эрна возмущенно пялится на меня.
— Я что, по-твоему, должна выходить на улицу ночью одна, как вокзальная шлюха? Чтобы ко мне цеплялся каждый пьяный придурок? Ты за кого меня принимаешь? Ты хоть думаешь, что говоришь?..
— Тебе вообще не надо было сюда приходить!
— Да? Смотрите-ка! Раскомандовался! Мне, значит, комендантский час, а ему можно шляться до утра? Еще какие будут пожелания? Может, тебе носки связать?
Она ядовито хохочет.
— Господин Бодмер пьет шампанское, а с меня хватит и минеральной воды и пива! Или дешевого вина!
— Шампанское заказывал не я, а Ризенфельд!
— Ну конечно! Ты никогда ни в чем не виноват! Несостоявшийся учителишка! Чего ты тут еще стоишь? Я больше не желаю иметь с тобой дела! Не приставай ко мне!
От злости я не в силах произнести ни слова. Подходит Георг и вручает мне мою шляпу. Появляется и барышник Эрны. Они покидают арену боевых действий.
— Ты слышал? — спрашиваю я Георга.
— Частично. Зачем ты споришь с женщиной?
— Я не хотел с ней спорить.
Георг смеется. Он никогда не бывает пьяным, даже когда пьет ведрами.
— Никогда не поддавайся на их провокации и не спорь с ними. Ты всегда будешь виноват. Почему тебе обязательно нужно доказать свою правоту?
— Да, — говорю я. — Почему? Наверное, потому, что я — истинный сын немецкой земли. А у тебя что, не бывает таких дискуссий с женщинами?
— Конечно, бывает. Но это не мешает мне давать добрые советы другим.
Прохладный воздух действует на Ризенфельда, как удар кожаным молотком.
— Давай перейдем на «ты», — предлагает он мне. — Мы же братья. Мы оба зарабатываем на смерти. — Он смеется тявкающим смехом, как лиса. — Меня зовут Алекс.
— А меня Рольф.
Я не желаю трепать свое честное имя Людвиг в каких-то дешевых ночных пьяных братаниях. Хватит с него и Рольфа.
— Рольф? — переспрашивает Ризенфельд. — Что за дурацкое имя? Ты всегда его носишь?..
— Нет, только в високосные годы и только во внеслужебное время. Алекс, кстати, тоже не самое оригинальное имя.
— Это не беда! — великодушно заявляет Ризенфельд, покачиваясь. — Дети мои, давно мне не было так хорошо! Если бы у вас еще нашлась для меня чашка кофе!