— Почему?..
— Он... потому что он наложил на себя руки... Он покончил с собой. Не выдержал.
Она, сама испугавшись своего признания, смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Вы хотите сказать, что его из-за этого нельзя хоронить на церковном кладбище? — с удивлением спрашиваю я.
— Да. На католическом кладбище. В освященной земле.
— Но это же чушь! — возмущенно произношу я. — Да его, наоборот, нужно хоронить на дважды освященной земле! Кто решится на такое без особой нужды? Вы уверены, что не ошибаетесь?
— Да. Священник так сказал.
— Ну священники много чего говорят, это их работа. А где же его тогда хоронить?
— Где-нибудь подальше от церкви, за церковной оградой. Но только не на освященной земле. Или на городском кладбище. Но это же не дело! Там же хоронят всех подряд.
— Кстати, городское кладбище гораздо лучше, чем католическое, — говорю я. — И католиков там тоже хоронят.
Она отрицательно качает головой.
— Нет, это нехорошо. Он был набожный человек. Наверное, он просто... — Ее глаза наполнились слезами. — Он, конечно, просто не подумал, что ему придется лежать в неосвященной земле.
— Скорее всего, он вообще об этом не думал. Но не огорчайтесь из-за вашего священника. Я знаю тысячи очень набожных католиков, которые лежат в неосвященной земле.
Она изумленно смотрит на меня.
— Где?
— На полях сражений в России и во Франции. Они лежат там все вместе в братских могилах — католики, евреи и протестанты, и я не думаю, что для Бога это имеет какое-то значение.
— Это совсем другое. Они погибли на войне. А мой муж...
Она уже плачет, не скрывая слез. Слезы в нашем бизнесе — нечто само собой разумеющееся; но эта женщина плачет по-другому. К тому же, она чем-то похожа на тонкий, невесомый пучок соломы — кажется, что ветер вот-вот унесет ее прочь.
— Он наверняка в последний момент и сам пожалел о том, что сделал, — говорю я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Она смотрит на меня. Ей так нужна хоть капля утешения!
— Вы и вправду так думаете?
— Конечно. Священник, естественно, этого не знает. Это знает только ваш муж. А он уже ничего не расскажет.
— Священник говорит, что это смертный грех...
— Сударыня, — прерываю я ее. — Бог гораздо милосердней, чем любой священник, поверьте мне.
Я понял, что́ ее мучит — не столько неосвященная земля, сколько мысль о том, что ее муж как самоубийца до скончания века должен будет гореть в аду и что он, наверное, еще может спастись, отделавшись какой-нибудь несчастной сотней тысяч лет чистилища, если его похоронить на католическом кладбище.
— Это все из-за денег, — говорит она. — Приданного моей дочери от первого брака. Он положил их на пять лет в банк, по закону об опеке, и потому не мог снять. Он был ее опекуном. А когда он две недели назад их снял, они уже ничего не стоили, и жених расторг помолвку. Он рассчитывал на хорошее приданое. Два года назад это была еще приличная сумма, а сейчас им грош цена. Дочь целыми днями плакала. И муж не выдержал этого. Он считал, что это его вина, что ему надо было лучше следить за ситуацией. Но ведь это же был срочный вклад, и мы не могли снять деньги. Из-за процентов.
— Как он мог лучше следить за ситуацией? Тысячи людей оказались в таком же положении. Он же не был банкиром.
— Да. Он был бухгалтером. Соседи говорят...
— Ах не слушайте вы, что говорят соседи! Это всегда пустая, злобная болтовня. И предоставьте остальное Богу.
Я чувствую, что это звучит не очень убедительно. Но что можно сказать человеку в таких обстоятельствах? То, что я думаю на самом деле, уж точно не скажешь.
Она вытирает глаза.
— Мне не надо было вам все это рассказывать. Зачем вам все это? Простите! Просто иногда не знаешь, куда деваться со своим горем...
— Ничего, ничего, — говорю я. — Мы привыкли. К нам ведь приходят только те, кто потерял близких.
— Да, но... не так, как я...
— Ошибаетесь. В наше время такое случается гораздо чаще, чем вы думаете. Только за последний месяц — семь случаев. Это все были люди, которые не знали, как жить дальше. То есть порядочные люди. Непорядочные всегда выкрутятся.
Она смотрит на меня.
— Вы думаете, ему можно будет поставить памятник, если он будет похоронен на неосвященной земле?
— Конечно, можно. Нужно только разрешение на могилу. И уж во всяком случае, на городском кладбище. Если хотите, мы уже сейчас можем подобрать надгробие, а заберете вы его, когда все уладите.
Она осматривается. Потом показывает на одно из трех самых маленьких надгробий.