Георг отмахивается.
— Не вижу большой разницы! Высший свет ведет себя сегодня еще вульгарней, чем мясник.
Георг — наш эксперт по части высшего света. Он выписывает «Берлинер тагеблат» и читает главным образом новости искусства и светскую хронику. Поэтому он прекрасно информирован. Ни одна актриса не может выйти замуж так, чтобы он об этом не узнал; каждый заслуживающий внимания бракоразводный процесс ему словно врезают в память алмазом. Он ничего не путает, даже после трех или четырех браков; такое впечатление, будто он ведет дневник брачных союзов. Он знает все театральные постановки, читает критику, хорошо осведомлен об обитателях фешенебельных кварталов на Курфюрстендам, и это еще далеко не все: он следит за международной жизнью, знает всех звезд и королев общества — он читает журналы, посвященные кино, а один знакомый время от времени присылает ему из Англии «Тэтлер». Получив очередной номер, он обычно несколько дней пребывает в полной гармонии с собой и окружающим миром. В Берлине он никогда не был, а за границей только в качестве солдата, во время войны с Францией. Он ненавидит свою профессию, но вынужден был продолжить дело отца после его смерти: Генрих для этого слишком наивен и недалек. Журналы немного облегчают его бремя разочарований; это его слабость и в то же время отдых.
— Вульгарная дама из высшего света — это удовольствие для утонченных гурманов, — говорю я. — Ризенфельд не дотягивает до этого уровня. У этого чугунного дьявола слишком хилая фантазия.
— Ризенфельд!.. — презрительно кривится Георг.
Властелин Оденвальдской гранитной фабрики со своей примитивной тягой к французским дамам для него всего лишь жалкий выскочка. Что он знает, этот одичавший бюргер, об изысканнейшем скандале, разразившемся в связи с разводом графини Хомбург? Или о последней премьере Элизабет Бергнер[11]? Он даже не слышал этих имен! А Георг почти наизусть знает Готский альманах[12] и Художественную энциклопедию.
— Вообще-то нам следовало бы послать Лизе букет цветов, — говорит он. — Она, сама того не зная, помогла нам.
Я опять впиваюсь в него взглядом.
— Вот ты и посылай, — говорю я. — Скажи лучше: ты уломал Ризенфельда организовать нам полированный гранитный крест или нет?
— Уломал. Даже два. Вторым мы обязаны Лизе. Я пообещал ему сделать так, чтобы она постоянно могла видеть этот крест. Похоже, для него это имеет особое значение.
— Мы можем установить его прямо здесь в конторе, у окна. По утрам он — к тому времени, когда она встает, уже хорошо освещенный солнцем, — каждый раз будет производить на нее сильное впечатление. А я могу написать на нем кисточкой: «Memento mori»[13]. Что сегодня дают у Эдуарда?
— Немецкий бифштекс.
— Значит, рубленый. Почему рубленое мясо называют немецким?
— Потому что мы воинственный народ и даже в мирное время рубим друг друга на дуэлях. От тебя пахнет водкой. Интересно, почему? Надеюсь, не из-за Эрны?
— Нет, не из-за Эрны, а потому что все мы умрем. Меня этот факт все еще время от времени выбивает из равновесия, хотя он давно уже мне известен.
— Весьма похвальное качество. Особенно в нашем ремесле. Знаешь, чего мне хотелось бы?
— Конечно. Ты хотел бы быть матросом на китобойном судне. Или торговцем копрой в Таити. Или открывателем Северного полюса, исследователем Амазонки, Эйнштейном и шейхом Ибрагимом, счастливым обладателем огромного гарема из представительниц двадцати народов, включая черкешенок, которые, по слухам, такие горячие, что их можно обнимать только в асбестовой маске.
— Это само собой. Но кроме того, я хотел бы быть глупым. Ослепительно глупым. В наше время это — ценнейший дар.
— Как Парцифаль?
— Не совсем. Я имею в виду другую глупость — проще, без примеси мессианства. Простодушную, кроткую, здоровую, буколическую глупость.
— Пошли обедать. Ты просто проголодался. Наша беда в том, что мы и не глупы, и не слишком-то умны. Болтаемся где-то посредине, как обезьяны на ветках. Это утомляет и нагоняет тоску. Человек должен знать, где его место.
— В самом деле?
— Нет, уточняю: это еще приводит к оседлости и ожирению. Кстати, не сходить ли нам сегодня вечером на концерт? Это было бы своего рода компенсацией за «Красную мельницу». Сегодня играют Моцарта.
— Я сегодня хочу пораньше лечь спать, — заявляет Георг. — Это мне вполне заменит Моцарта. Иди один. Желаю успеха в твоей мужественной и одинокой борьбе с бациллами добра. Добро не так безобидно, как кажется, и бывает гораздо разрушительней, чем простая злоба.
11
Элизабет Бергнер (настоящая фамилия Эттель, 1897–1986) — немецкая театральная и киноактриса.
12
Готский альманах (Almanach de Gotha) — самый авторитетный справочник по генеалогии европейской аристократии, ежегодно издававшийся на немецком и французском языках в 1763–1944 годы в городе Гота.