Вилли встает из-за стола. На нем новый темно-зеленый костюм из первоклассной шерсти, в котором он похож на красноголовую лягушку. Его галстук украшает жемчужина, а указательный палец правой руки — тяжелый перстень-печатка. Пять лет назад он был помощником нашего ротного каптенармуса. Он мой ровесник — ему двадцать пять лет.
— Разрешите представить? — говорит Вилли. — Мои друзья и фронтовые товарищи Георг Кролль и Людвиг Бодмер — фройляйн Рене де ла Тур из «Мулен Руж» в Париже.
Рене де ла Тур сдержанно, но приветливо кивает нам. Вилли, читая в наших глазах восторженное удивление, сияет от гордости.
— Садитесь, господа, — произносит он как радушный хозяин. — Насколько я понимаю, Эдуард не торопится утолить ваш голод. Гуляш сегодня хорош; правда, лука в нем маловато. Устраивайтесь, мы с удовольствием потеснимся.
Мы рассаживаемся вокруг стола. Вилли знает о нашей войне с Эдуардом и следит за ней с интересом заядлого игрока.
— Официант! — зову я.
Плоскостопый официант, шлепающий мимо на своих ластах в четырех метрах от нас, вдруг оглох.
— Официант! — зову я еще раз.
— Ты просто варвар, — говорит Георг Кролль. — Ты оскорбляешь человека своей фанаберией. Для чего он делал революцию в восемнадцатом году? Герр обер[2]!
Я ухмыляюсь. Георг прав: революция 1918 года была самой бескровной в мире. Революционеры так испугались сами себя, что сразу же попросили о помощи политиков и генералов старого правительства, чтобы те спасли их от их же собственного приступа храбрости. И те великодушно выполнили их просьбу. Часть революционеров была отправлена на тот свет, аристократия и офицеры получили роскошные пенсии, чтобы у них было время для подготовки путчей, чиновники получили новые титулы, учителя стали штудиенратами, школьные инспекторы — шульратами, официанты обрели право на более благозвучное обращение «герр обер», партийные секретари превратились вдруг в «их превосходительства», социал-демократический рейхсвер-министр обрел счастливую возможность окружить себя в своем министерстве настоящими генералами, и немецкая революция утонула в красном плюше, благодушии, клубно-пивном братстве завсегдатаев кабаков и в тоске по мундирам и воинским командам.
— Герр обер! — повторяет Георг.
Официант по-прежнему ничего не слышит. Старая, по-детски наивная хитрость Эдуарда: он пытается брать нас на измор, запрещая официантам обслуживать нас до особых указаний.
— Обер!.. Эй вы! Вы что оглохли?!.. — раздается вдруг громоподобный унтер-офицерский рык, который можно услышать только на прусском казарменном плацу.
Этот звук оказывает магическое действие — словно сигнал трубы на старого боевого коня. Официант замирает на месте, как будто получил пулю в спину, и поворачивается. Двое его коллег со всех ног бросаются к нему на помощь; кто-то где-то щелкает каблуками; мужчина с военной выправкой за одним из соседних столиков вполголоса произносит:
— Браво!
Даже сам Эдуард несется в нашу сторону с развевающимися полами сюртука, чтобы установить источник загадочного звука. Он знает, что ни я, ни Георг не обладаем таким неземным командным голосом.
2
Herr Ober(kellner) — господин (старший) официант (нем.) — общепринятая форма обращения к официанту в Германии.