– Почему… почему ты здесь? – шепотом спрашивает Агата, задыхаясь.
– Потому что ты совсем не думала обо мне, – шепчет мамин ресто.
– Я не думала? – возмущенно шепчет Агата и вдруг вспоминает, как Джина жестко произнесла: «Ресто всегда лгут. Не говорят ни единого слова правды. Никогда».
Значит, ресто появляется, когда люди думают о тех, чьи сердца перестали биться в Венисальте, понимает Агата. И, конечно, мамино сердце перестало биться здесь, когда унды выпустили дезертиров из Венисальта, вот и… Ресто смотрит на Агату изумрудными глазами. «А у мамы глаза прекрасные, карие», – вдруг думает Агата, и по щекам у нее катятся слезы, и от стыда Агата быстро закрывает лицо рукавом пижамы. Мама… Как часто мама отводила глаза в последнее время, если Агата пыталась с ней заговорить! Отвечала весело и подробно, гладила Агату по голове, но смотрела куда-то вдаль, словно думала о гораздо более важных вещах, чем какая-то там Агата…
– Мама, – сдавленно спрашивает Агата, – мама, ты все еще меня любишь?
– Нет, нет, нет, – шепчет ресто.
«Не говорят ни единого слова правды. Никогда». Агата понимает, что «Нет, нет, нет» означает «Да, да, да!», но от боли сгибается пополам и захлебывается рыданиями. Надо выгнать, выгнать прочь эту гадость, но у нее есть еще один вопрос – вопрос, который Агата не может не задать, и Агата задает его прерывающимся голосом, задает, закрыв глаза ладонями:
– А папу?
– Как никогда раньше, – шепчет ресто.
Что это значит – «как никогда раньше»?! Что же это получится, если вывернуть его наизнанку? Просто «не люблю»? Или «люблю так же, как раньше»? Или… У Агаты нет сил разгадывать эту загадку, и она, забыв о спящей Инге, кричит:
– Я не понимаю!
– Ты не понимаешь, – шепчет ресто и кивает.
И тогда Агата подбегает к окну, распахивает его и кричит:
– Вон, вон, вон!..
Перепуганная Инга рывком садится в кровати.
– Что случилось? – в ужасе спрашивает она. – Что случилось? – но Агата не замечает ее.
– Вон! – кричит Агата. – Вон, вон, вон!..
Распахнув перепончатые крылья, ресто вылетает в раскрытое окно. Агата ныряет под кровать, находит в пыли и грязи липкую коричневую пастилку, кое-как обтирает ее пальцами и сует в рот.
Документ пятый,
совершенно подлинный, ибо он заверен смиренным братом То, дневным чтецом ордена святого Торсона, в угоду Старшему судье. Да узрит святой Торсон наши честные дела.
За месяц или вроде того до войны Агата напросилась с папой на рынок ма’Риалле под предлогом помочь ему нести домой свежих креветок. Папа, конечно, раскусил Агатин план: дело было вовсе не в креветках, а в том, что в лавке торговца креветками и прочими водяными обитателями продавались прыгучие мячики с чертиком Тинторинто: внутри у чертика был гибкий спинной хрящик морского енота – скок-поскок, скок-поскок.
Был выходной день, и толпа толкающегося, галдящего, торгующегося народу немедленно подхватила Агату: секунда – и Агата перестала видеть папу, а папа – ее. Агата совершенно не испугалась: подумаешь, рынок! Они с Торсоном бывали здесь во время своих вылазок тысячу раз – осенью покупали у разносчиков в черных шапочках яблоки в меду, зимой пили горячий мед с крошечными бутербродами из соленой рыбы-зеленки, а летом смотрели на бои палочников: подносы коробейников были разукрашены, как крошечные театры, а на палочниках были махонькие плащи с гербами. Но папа-то не знал! Ох как он испугался! Оказывается, в поисках Агаты он метался по всему рынку, выкрикивал ее имя, позвал на помощь дучеле, и те нашли Агату в лавке старьевщика – у Агаты не было денег, но она пыталась выпросить у старьевщика заводную куколку-танцовщицу с двумя лицами. Агата тогда постаралась объяснить папе, что ему нечего было беспокоиться, что она бы прекрасно нашла дорогу домой, вот только папе эта идея совершенно не нравилась. Но сегодня – сегодня совсем другое дело: сегодня Агата старается держаться как можно ближе к Джине, чуть ли не локтем касаться ее грубого шерстяного пальто, поскольку отлично понимает, что без Джины не выберется из этого безумного места ни-ког-да.