Вот это было и впрямь нечестно! Джессика чуть не задохнулась от того, как беззастенчиво отец выворачивал факты в свою пользу.
— Но ты обещал! Ты же сам говорил, что тридцать дней…
— Довольно, Джессика! — В голосе отца внезапно прорезались по-настоящему грозные нотки. — Или в этом году в сентябре будет шестьдесят дней.
Бет обернулась с переднего сиденья и бросила на сестру встревоженный взгляд, вся ее враждебность мгновенно улетучилась. С тех пор как они переехали в Биксби, Дон Дэй не мог найти работу, и это сказывалось на нем все больше: сначала он потерял интерес к жизни, потом перестал бриться каждый день и наконец сделался совсем вялым и безвольным. И он уже много дней не повышал голос — духу не хватало.
Не просто много дней, а ровно тридцать дней, сообразила вдруг Джессика. Отец ужасно раскричался, когда полицейские доставили ее домой, поймав на улице вместе с Джонатаном во время комендантского часа. Может быть, отец просто боится за нее? Может, никак не может смириться с мыслью, что его дочь вскоре снова сможет беспрепятственно болтаться по улицам с трех часов дня до десяти вечера? Да, с мамой в этом отношении проще: она так выкладывается на работе, пытаясь заработать хорошую репутацию на новом месте, что ни до чего другого ей дела уже нет.
Пожалуй, пора сменить тему.
— А как тебе в оркестре, Бет? — спросила Джессика.
— Да ну его.
— Но раньше тебе нравилось.
Бет снова отвернулась, уставилась на идущую впереди машину и ничего не ответила.
Джессика нахмурилась, жалея о том, что подтрунивала над Бет с ее костюмчиком. Она сделала это просто по старой привычке, оставшейся с тех дней, когда Бет можно было поддразнивать, не опасаясь услышать в ответ возмущенный вопль.
Два года назад, когда они жили в Чикаго, Бет маршировала со школьным оркестром и даже стала лучшей в этом деле. Она виртуозно владела жезлом тамбурмажора и каждое лето привозила из лагеря домой добрую тонну наград. Но незадолго до своего одиннадцатилетия Бетти вдруг заявила, что все это чушь собачья, и бросила оркестр. Ее костюм и награды после переезда так и лежали нераспакованными. Теперь Джессика поняла, что скучает по маленьким серебряным фигуркам юных оркестранток на мраморных подставках — точно так же, как скучает по счастливой маленькой Бетти прежних дней.
Однако время шло, а друзей в новой школе у Бет так и не появилось. И вот она решила снова маршировать с оркестром. Может быть, в младшей школе считалось, что это круто. А может быть, ей просто было нечем заняться.
Джессике было очень странно видеть сестренку в нарядном костюме после двухлетнего перерыва. Казалось, будто после утреннего происшествия время окончательно обезумело и повернуло вспять.
— Послушай, хочешь, я помогу тебе репетировать сегодня? — предложила Джессика. — Надеюсь, во двор-то мне разрешат выйти…
— Разумеется, разрешат, — буркнул отец.
— Ой, Джесси, это было бы просто здорово! — Бет снова обернулась назад. — Знаешь, в одиночку отрабатывать вращения жезла и вправду очень трудно. Нужно, чтобы кто-то помогал…
— Вот и здорово. Будет и с меня какой-то прок.
— Ну, ты ведь такая взрослая…
— Я же сказала, что помогу.
Бет по-прежнему смотрела на сестру, извернувшись на сиденье, и золотые канты на ее воротнике сверкали на солнце.
— Ну, что еще? — не выдержала Джессика.
— Как ты думаешь, почему мне пришлось просить папу забрать меня сегодня?
Джессика вздохнула.
— Потому что ты выглядишь так умопомрачительно?
— Выгляжу-то я как раз полной дурой. Я ведь могла бы переодеться в школе. — Бет понизила голос. — Это все из-за тебя.
Джессика ошарашенно покосилась на отца, но тот невозмутимо смотрел на дорогу. Неужели Бет имеет в виду Джонатана? С тех пор как Джессика их познакомила, ей казалось, что сестренка на ее стороне и не станет выдавать ее родителям. Во всяком случае, Бет не рассказывала им о том, что видела Джонатана у них дома поздно вечером, или о том, что Джессика время от времени удирает из дома ночью.
— Что ты имеешь в виду, Бет?
— Просто хочу, чтобы ты знала.
— Знала что?
— Что хотя твой домашний арест и заканчивается, я все равно буду за тобой присматривать.
Джессика снова вздохнула.
— Бет, хватит напускать туману. Пап, скажи ей, чтобы не напускала!
Дон Дэй некоторое время молчал, прежде чем ответить.
— Ну, Джессика, я вроде бы понимаю, о чем Бет толкует. В конце концов, я ведь тоже присматриваю за тобой.
5
15.27
СЛЕДЫ
— С молоком и без сахара, верно?
— Да, пожалуйста. — Десс вежливо улыбнулась, хотя скулы у нее так и свело, стоило вспомнить вкус чая Мадлен — горький и едкий, как предательство.
Вообще-то, это она, Десс, должна бы быть хозяйкой на здешнем поле. В конце концов, это она нашла Мадлен. Это она ночами билась над разгадкой странных снов, которые насылала ей старая телепатка. Это она, Десс, вычислила Мадлен и ее дом.
А вышло так, что все плоды ее трудов пожинали Мелисса и Рекс. Вот им-то тут было по-настоящему хорошо, в маленьком тайном логове старой телепатки, спрятанном в сумеречном искажении. Рекс — тот вообще был счастлив, дорвавшись до утерянных знаний, о которых и мечтать не мог. Здесь, в этом доме, хранились все записи, которые сумели спасти выжившие полуночники последнего поколения, — на годы чтения хватит.
А Мелисса… О, она-то заполучила такое, что до конца жизни нарадоваться не сможет.
Десс заметила, что, когда Мелисса брала чашку с блюдцем у Мадлен, их руки на мгновение соприкоснулись и телепатки хихикнули над какой-то неслышной другим шуткой. Десс так и передернуло. Эти две особы постоянно общались мысленно, им не было нужды говорить вслух. Поди догадайся, что или кого они обсуждают сейчас.
Сидя по другую сторону большого обеденного стола, за ними наблюдал Рекс. Мадлен была единственным человеком кроме Рекса, кому Мелисса позволяла дотрагиваться до себя — хотя, вообще-то, желающих-то больше и не было, — но следопыт, похоже, ничуть не ревновал. Вот только долгие сеансы, когда две телепатки часами сидели, закрыв глаза и переплетя пальцы, явно заставляли Рекса чувствовать себя лишним.
Конечно, Мелиссу можно было понять. Она ведь выросла без поддержки старших телепатов, некому было ее научить обращаться со своим даром. А теперь ей открылся настоящий клад — в памяти Мадлен хранились воспоминания тысячелетий, многочисленные уловки телепатов, а кроме того, догадки и слухи, собиравшиеся с тех пор, как первые телепаты научились передавать друг другу знание «по наследству».
Интересно, думала Десс, как работает их математика? Если каждое поколение телепатов сохраняет все свои воспоминания и передает их следующему и так далее… то рано или поздно вся эта информация перестанет помещаться в памяти, верно? Или это больше похоже на гигантскую башню, которую все надстраивают и надстраивают, и с каждым новым этажом конструкция становится все более неустойчивой, пока однажды не рухнет?
А может быть, все происходит иначе. Может быть, самые давние воспоминания выцветают, становятся неотчетливыми, превращаются в размытую массу мыслей и чувств. Или упрощаются, схематизируются и переводятся на язык символов вроде тех, что используются на метеорологических картах. Десс представила себе такую ЗЭ-карту, где над домом Мадлен парит большая буква «В» — мол, здесь зона высокого сволочного давления.
— Не взбалтывай чай, когда пьешь, Джонатан!
Кто бы говорил, подумала Десс. Джонатан сделал большие глаза и переглянулся с ней. Он прихлебывал чай, помешивая его маленькой ложечкой — в точности, как это делала хозяйка.
К счастью, здесь можно было не следить за своими мыслями: дом Мадлен был построен в так называемом сумеречном искажении, складке синего времени, где почти невозможно сунуть нос в чужие мысли без непосредственного физического контакта. Так мощная линия электропередачи создает помехи и не дает нормально посмотреть телевизор.