Двуликое лицемерие
На следующий день ребята пошли навещать Серёжу. Егор пришёл первый. Ему сказали, что у него немного времени, так как мальчик совсем слаб и едва жив. Однако, он в сознании, и ему не помешает поддержка. Егор сел рядом с кроватью Серёжи. Больше в палате никого не было. Егор посидел какое-то время просто молча, затем улыбнулся. Серёжа заволновался. Ведь он сделал то, за что просто так не прощают. Дело даже не в том, что он наговорил своему бывшему другу на прощание. Дело было в другом, и Серёжа боялся.
– Да не буду я с тобой ничего делать! Вот ещё руки марать… – в презрительном тоне начал Егор.
– Ну, и кто теперь урод? Где теперь весь твой гонор, твоё высокомерие? Что ты теперь из себя представляешь? И где же твой папашка? Нету! Ничего теперь у тебя нет! И даже друзей! Я теперь всё понял… Понял, кто нас всё время сдавал! Кто на нас жаловался постоянно, отчего нам всем влетало… А тебя мы ещё всегда ограждали, – Егор смотрел на беспомощного мальчика и осознавал свою безнаказанность.
Внутри Егора кипела ненавистью обида. И теперь она нашла себе выход.
– Теперь ты лежишь тут, никому не нужный кусок мяса. Теперь ни одна девушка не посмотрит в твою сторону. И ни одна не примет от тебя предложения. Кому нужна такая обуза? Да ты родному отцу оказался не нужен! Ты для него был всего лишь средством, которое поломалось и теперь не стоит того, чтобы тратить время и силы. Ты теперь стал в прямом смысле слова тем, кем жил… Гнилым куском мусора! И ты заслужил свою участь, – Егор произносил слова с ненавистью и злостью.
Серёжа беспомощно заворочался, замотал головой и негромко застонал. Егору хотелось как можно сильней надавить на открытую рану души Серёжи. И чем сильней пикал пульс и учащалось дыхание, и падали показатели сатурации, тем больше удовольствия испытывал Егор.
– Никто по тебе не будет горевать. Вот уж поверь. Я позабочусь о девочках. – хихикнул Егор с намёком. – А ты думал я не знаю, что ты по уши влюблён в Лену? Она любит меня! Меня, а не тебя! А ты для неё пустое место. Аня? А что Аня! А ничего! Мы очень давно встречаемся с Леной и делать это не прекращали. Вот, смотри!
Егор достал свой телефон и стал листать фотографии, где они вдвоём с Леной.
Пульс Серёжи сильно участился, и ему стало нехорошо. Он побледнел. В это время подошли девочки и медсестра. Женщина увидела показания и попросила всех покинуть палату, мальчику нужен отдых.
– Серёжа! Поправляйся! – лишь успели сказать девочки и ушли.
Мальчик, прикованный сломанным позвоночником, переломами рук, изуродованным лицом без возможности восстановления, лежал весь в бинтах. Он не мог ни плакать оставшимся глазом, ни говорить… Лишь стонать и мычать. Лишь так выдавливать из себя всю боль, что скопилась невыносимым комом. Эта боль закупорила напрочь весь свет и надежду. Он понимал, что остался один.
До самого вечера его больше никто не беспокоил. Соседа выписали, и теперь он остался один в палате. Он лежал и думал с пылающей душой.
«Если есть на свете ад, то он на земле. Нет, он не в смерти, а в жизни. И для меня он скоро закончится. Я больше не хочу… Бог или Дьявол, да кто угодно, заберите мою жизнь. Я не хочу больше жить… Не хочу больше видеть свет, и слышать эти… слова… Не хочу больше быть никому не нужным. Не хочу больше одиночества, лицемерия и тайн. Я так устал… Я так хочу покой… Вот я теперь какой… И нет больше во мне ничего. И последние минуты жизни я вздохну свободно. Всегда все решали за меня, как мне быть, как мне будет лучше. Теперь я решу, как мне жить… Решу, как мне не жить.
В углу комнаты он увидел тьму чернее ночных сумерек. Эта тьма ударами стали вонзала в пол колья копыт, медленно приближаясь к кровати мальчика. Сияющие глаза этого существа алели. Серёжа видел его, но в нём больше нет страха. Серёжа положил пальцы на телефон и стал набирать текст в общем чате. Пока ещё мог хоть как-то шевелиться.
«Простите ребята. Родные мои и близкие, вы были для меня настоящей семьёй – я это понял лишь сейчас. Я сделал вам слишком много плохого. За вашими спинами. Я заигрался с масками и перестал быть собой.
Прощайте»…
Он дождался, когда пройдёт вечерний обход, и все уснут. После вынул капельницу, и снял кислородную маску от ИВЛ. Уровень сатурации сразу стал падать и чтобы приборы не пищали, он отключил прикроватный монитор. Серёжа с невыносимой ношей на душе решил уйти тихо. Лицо чёрта приблизилось вплотную к лицу мальчика. Глаза Серёжи остекленели. Он чувствовал, как его сердце бьётся все реже и реже. Тук… тук… тук…