— Когда ты уезжаешь? — спрашивает она тихим голосом.
— Завтра.
— Так скоро? — ее слова обрываются в конце.
— Да, друзья Льюиса Найта работают быстро.
— Да.
— Мне жаль.
Я тоже не хочу уезжать так скоро, но я все равно должен это сделать, так что я мог бы с таким же успехом сорвать это как пластырь.
— Не надо. — она наклоняется и касается своими губами моих. — Я горжусь тобой.
— Я тоже горжусь тобой, Грин.
Слеза скатывается по ее щеке, и она быстро вытирает ее.
Я беру ее за подбородок.
— Эй, в чем дело?
— Просто я так долго ждала, чтобы услышать, как ты скажешь мне что-то подобное.
Я целую ее, вырывая слезу.
— С этого момента ты будешь слышать это все гребаное время. Ты моя, Грин, и я буду защищать тебя ценой своей жизни.
— Я тоже буду защищать тебя.
— Да? От кого?
— От самого себя. От всего мира. От любого, кто попытается причинить тебе вред.
— Так ты теперь мой рыцарь?
— Ага. Привыкай к этому.
— Дай мне подумать над этим.
Я притягиваю ее к себе и поднимаю ее ногу, чтобы я мог погрузиться в неё.
Она уже мокрая. Мы оба стонем, когда я погружаюсь глубоко в нее.
Я трахаю ее так же медленно, как и время, которое прошло, пока я ждал ее эти семь лет.
Я трахаю ее, глядя на нее, давая понять, что она для меня. Мне не нужно быть тридцатилетним, чтобы знать это. Я знал это с того момента, как женщина, которая родила меня, бросила меня, а Ким обнимала меня, пообещав никогда не покидать.
Я знал это, когда она держала меня за руку и плакала вместе со мной, даже когда я сказал ей, что мне не нравится видеть ее слезы.
Тогда я не понимал, что такое левитация в моей груди, но сейчас понимаю.
То, что я чувствую к Ким, связано не только со связью наших тел или нашей историей, но и с нашей болью. Дело в том, что ее присутствие притупляет пустоту, как никогда не притупит алкоголь.
Оргазм, который обрушивается на нее, потрясает нас обоих до глубины души. Она обнимает меня и прячет лицо у меня на шее, шепча:
— Я люблю тебя, Ксан. Я так долго была влюблена в тебя, что не знаю, когда это началось и закончится ли когда-нибудь.
И вот так я просто становлюсь потерянным.
Глава 38
Ксандер
После того, как она обвилась вокруг меня, поцеловала и что-то прошептала мне на ухо, Ким, наконец, проигрывает долгую биологическую битву со сном и засыпает.
Моя грудь все еще болит при воспоминании о словах, которые она сказала. Например, как сильно она любит меня, как сильно любовь ко мне спасла ее.
В тот момент я не мог говорить. Я все еще не могу, потому что у меня нет права говорить эти слова, когда я ухожу.
Я стою у кровати, полностью одетый, и убираю выбившиеся зеленые волосы с ее щеки. Она тихо стонет, прильнув к моему прикосновению.
Все во мне кричит остаться.
Обнять ее.
Поцеловать ее.
Никогда больше не оставлять ее одну.
Но отец прав, я ее не заслуживаю. Ещё нет.
Бросив на нее последний взгляд, я выхожу из комнаты. Перед отъездом мне нужно сходить в одно место и купить ей подарок, но сначала я достаю свой телефон и печатаю.
Ксандер: Помнишь тот день, когда ты назвала меня своим рыцарем? Мы были в парке, и ты была одета в то зеленое платье принцессы с лентами, кружевами и прочим дерьмом. Твои волосы не были причесаны, а на тебе была эта зеленая корона, которую ты заставила Кэлвина купить на Хэллоуин. Потом ты сказала: «Привет, Ксан. Каждой принцессе нужен рыцарь, и для тебя это большая честь, потому что я делаю тебя своим рыцарем.» Момент, когда я опустился перед тобой на колени, пока ты благословляла меня бамбуковым мечом, подражая королеве, был моим самым счастливым детским воспоминанием. Это был первый раз, когда ты нарядилась и улыбнулась после смерти своей бабушки, и я был чертовски горд тем, что принес радость в твою жизнь. Вот почему я обнял тебя сразу после этого и чуть не сжал до смерти. Когда ты посмотрела на меня своими огромными глазами, я был не только рыцарем, я был чертовым Богом. Я все еще чувствую это, когда ты смотришь на меня, и именно поэтому я должен был ненавидеть тебя после того, как подслушал разговор папы и Джанин.
Я знал. Я просто знал, даже в одиннадцать лет, что не хочу быть твоим братом. Я чертовски ненавидел это, и хотелось кричать об этом вслух. Мне хотелось схватить папу и спросить его, почему, но я держал все это внутри. В течение многих лет я смотрел на тебя и знал, что не могу прикоснуться к тебе. В течение многих лет я жаждал поговорить с тобой, сказать, как мне больно без тебя, и что я скучал по тебе. Я скучал по тому, чтобы быть твоим рыцарем, твоими доспехами против всего мира, но больше всего я скучал по тому, чтобы быть твоим самым близким другом. Чем больше мне этого хотелось, тем сильнее я ненавидел себя и направлял эту ненависть на тебя. Я причинил тебе боль, потому что это причинило боль мне. Я ненавидел тебя, потому что обратное было чертовски невозможно. Я стал Войной, потому что войны это массовое уничтожение для всех, включая меня.