Подняв бумагу, я осторожно разворачиваю ее. Это каракули, написанные грязным почерком Ронана, с смайликом вверху.
«Покажи миру средний палец с улыбкой.»
Я смотрю на него в ответ, и он подмигивает. Мои губы инстинктивно изгибаются в улыбке.
Суровый взгляд Ксандера скользит с Ронана на меня, а затем остается.
На мне.
Он не колеблется, и не пытается отвести взгляд. Он пытается запугать меня, чтобы я перестала смотреть ему в глаза и съежилась, как я делаю каждый раз, когда он оказывается рядом.
Если бы взгляды могли разрезать на куски, Ксандер обладал бы самым острым лезвием.
Но он кое-что забывает. Его война меня больше не пугает. Она не может стать ещё хуже, чем туман, или разочарованный взгляд Кира, или страх в его маленьких глазах, когда он думал, что я оставляю его.
Поэтому я продолжаю улыбаться. Ронану, а не Ксандеру.
Я отталкиваю тех, кто медленно ломал меня, кто превратил меня в эту жалкую оболочку.
Тех, кому доставляло удовольствие разжигать мой переломный момент и смотреть, как я падаю.
Тех, кто бросил меня под автобус вместо того, чтобы увести в безопасное место.
Тех, кто питал туман и позволял ему править моей жизнью.
Я следую совету Ронана и показываю миру средний палец.
Глава 3
Ксандер
В одиночестве есть определенная компания.
Да, звучит безумно, и да, я все еще придерживаюсь этому. Это может быть из-за кофе, э-э... кофе с водкой, который я только что выпил, но кого волнует?
Не в пустом уж доме.
Людям внутри него мой отец платит только за то, чтобы они держали рот на замке. Он заставляет их подписывать соглашения о неразглашении, которые стоили бы им жизни и трем поколениям их семей, проданных на черном рынке.
Люди держат рот на замке, когда их набивают банкнотами королевы.
По крайней мере, те, кем окружает себя мой отец.
Наш повар и глазом не моргнул, когда я сварил кофе и налил спиртного вместо воды. Он просто кивнул и ушёл по своим делам.
Я стою у огромного французского окна, потягиваю кофе и засовываю руку в карман. Знаете, как хороший мальчик из высшего среднего класса с приличными оценками, популярностью за плечами и довольно замечательной жизнью.
Все разложено передо мной для взятия — огромный сад, немецкие машины в гараже, высокие должности.
Все это передо мной.
И все же нет.
Нормально ли брать то, что тебе нужно, когда у тебя нет того, чего хочешь ты?
Ответ на это: да, с точки зрения логики, но я постепенно теряю ее из-за водки.
И да, я действительно отвечаю на свои собственные гипотетические вопросы. Философское дерьмо Коула начинает действовать на меня.
— Что ты здесь делаешь? Разве у тебя не тренировка?
Я медленно закрываю глаза, глубоко вдыхая, прежде чем повернуться лицом к единственной семье, которая у меня осталась.
К той, которую я хотел бы видеть исчезнувшей вместо мамы двенадцать лет назад.
Мой отец стоит посреди гостиной, которая заполнена картинами эпохи возрождения и странным искусством, за которое он платит сотни тысяч на аукционах.
Льюис Найт влиятельный человек в этой стране, один из лучших министров, который не только регулирует экономику, но и контролирует ее. Он — подождите — государственный секретарь по делам бизнеса, энергетики и промышленной стратегии. Фу, знаю, это длинное название, но оно соответствует его «обязанностям», как он их называет.
Ну, знаете, как типичный политик.
Ему за сорок, среднего телосложения, с густыми темными волосами, которые он укладывает так, словно у него ежедневные свидания с самой королевой. Костюм-тройка льстит его фигуре и придает ему величие, которое все хвалят в средствах массовой информации.
Он один из самых популярных, и он мой отец. Предупреждение о спойлере, вот почему я тоже получаю популярность. Это дерьмо генетическое.
Он также дружит с «ИТ», первой линией консервативной партии, которая ведет какую-то внутреннюю войну, подавляя предстоящие выборы, чтобы вновь править страной. После более чем десяти лет последовательных побед, скажем так, это наскучило.
Постоянная хмурая гримаса ложится между его густыми бровями, пока он оглядывает меня с ног до головы, будто возражает против моих джинсов и футболки. Я всегда должен выглядеть презентабельно, даже дома. Никогда не знаешь, когда репортеры наведаются к нам.
Сколько я себя помню, у папы всегда было такое выражение лица, когда его взгляд падал на меня; своего рода постоянное неодобрение. Он никогда не одобрял меня или мое существование.